— Но ты же сам писал про копьё и про часть элемента.
— Да, но одно дело писать и размышлять, другое дело поверить во всё это. Ты бы сам поверил?
— Я? Нет. Но у меня есть ещё один аргумент.
— Какой?
— Кинжал.
С этими словами Ручкин достал из-за пазухи сверкающий сталью, с вкраплением в лезвие чёрного металла, кинжал.
— Можно посмотреть? — удивлённо спросил историк.
— На, возьми.
Монахов протянул руку, взял в руки клинок и тут же взвыл от боли, кинжал упал со стуком на пол, а Геннадий Викторович принялся дуть на ладонь. На его кисти и пальцах остался ожог.
— Открой кран и под воду сунь, — произнёс журналист, подняв с пола кинжал и спокойно спрятав его обратно.
— Что это, чёрт возьми, было? — выругался историк, пытаясь подставить руку под струю воды. Этому действию мешала гора посуды, которой была забита раковина.
— Он воспринимает только меня. Только я могу его держать безнаказанно. Раньше ещё и Анна Серафимовна могла, а теперь, выходит, только я.
— Значит, это всё правда? — спросил Геннадий, кое-как расположив руку между тарелок. — И что же ты хочешь тогда от меня?
— Я не знаю, что мне с этим всем делать. Я чувствую, он меняет меня.
— В каком смысле?
— Ты думаешь, как я тебя нашёл?
— Как?
— Во мне начинает расти какая-то сила. Мне это не очень нравится. И я не знаю, как дальше быть.
— Вот дела, — произнёс Монахов, бинтуя руку полотенцем. — Тут так сразу и не скажешь. У меня были кое-какие записи по этому поводу. Надо покопаться, возможно, что и прояснится. Но не сейчас. Сейчас голова просто лопнет от обилия событий и информации. Давай-ка спать. Можешь лечь в соседней комнате, а завтра на трезвую голову и подумаем.
— Спать так спать. Сам, признаться, с ног валюсь.
Глава вторая
Предательство
Геннадий Викторович проснулся от непонятного стука. Стук был очень сильный и продолжался безостановочно.
«Задолбали эти соседи со своим ремонтом», — пробурчал Монахов и накрыл голову подушкой.
Стук не прекращался. Вдруг до Геннадия дошло, что стучат в дверь. Он, кряхтя, нашёл мобильник на полу и взглянул на время.
«И кто это в субботу в одиннадцать утра долбит», — запричитал историк, встав с кровати и подойдя к входной двери.
Из соседней комнаты показалось заспанное лицо Ручкина.
— Привет, Петь, — кинул он журналисту и повернул ключ в замке.
— Не открывай, — крикнул Пётр Алексеевич, но было поздно.
Дверь с силой распахнулась, и в лоб Гены упёрлось чёрное дуло пистолета. Он машинально попятился назад, человек в чёрной маске и куртке вошёл в коридор. Следом появился ещё один в такой же маске, который, в свою очередь, навёл пистолет на журналиста.
