И еще, но об этом знал только Вася да малютка сестрица Прасковья: через неделю после троицы гуляли они вдвоем по лугу за Болдинской околицей. Только свежее сено в копны сложили. Вдруг сестра вскрикнула и к Васе стремглав. Васенька обернулся и видит: выбрался из копны бородатый человек в зеленом кафтане и манит Васю пальцем. Даже не испугался — глаза у того человека синие и добрые. Подошел, держа сестрицу за ручку. «Стрельцы мы, милый, не бойсь, поесть бы принес чего». — Бородач поднял с травы саблю и ушел за стожок. Вася велел Прасковье молчать и никому ничего не сказывать, сам сбегал к кухарке, выпросил блинов горячих, прихватил тайком горшок молока и пулей к стожку. Стрелец поблагодарил, еду взял, свистнул тихонько, и ушли они вчетвером к Высоковской дороге. Один все прихрамывал да на саблю опирался.
А Федор рассказал про бунт в Торопце. Четыре полка стрелецких там стояли, все из-под Азова. Так и не дали им повидаться с московскими семьями своими. Прямо из похода, измученных и израненных, отослали служить мимо родной Москвы в Торопец, на Великолукский тракт да на литовскую границу. Письма будто к ним царевна Софья из монастыря подсылала. И возмутились воины, полковников скинули — Чубарова, Колганова, Гундемарка и Чернова — и все четыре полка, прежний Азовский гарнизон, двинулись на Москву. Ромодановский узнал, когда уж под Новый Иерусалим подошли. Тут, на Истре, в 40 верстах от Москвы, 18 июня разбили стрельцов Гордон и Шеин и сразу казнили 57 зачинщиков. Прочих (а было всех четыре тысячи) заточили по подмосковным монастырям до приезда государева. Множество полегло под картечью на истринском берегу.
О приезде царя в Москву узнала семья Татищевых уже на пути в Псков. Никиту Алексеевича звали туда дела службы. Болдино оставили на попечение Петра Самарина, делового и преданного мужика из Пустых Меленок. Самарин был грамотен и получил наказ письменно извещать ротмистра Татищева обо всех делах хозяйственных, адресуя письма тому в город Псков, в собственный дом для личного вручения или для пересылки в сельцо Боредки, что под Островом.
Псков жил спокойной жизнью. Не было здесь московских тревог, не опечалила никого даже судьба царицы Евдокии Федоровны, высланной в тот же год из Москвы Петром в монастырь, в Суздаль. Со смехом и шутками говорили и про бритье боярских бород, затеянное приехавшим из-за рубежа царем. С тревогой и печалью говорилось лишь о страшных стрелецких казнях на Москве в эту позднюю осень. С сентября по февраль казнили 1182 человека. Многих спас Лефорт, смело вступаясь за героев Азова перед рассвирепевшим Петром. Этих разослали в Сибирь, в Астрахань, снова в Азов…
