— Могу, боярин!
— Да чтобы в срок небольшой, вишь, немолодой я уже, а сам хочу видеть искусство твое знаменитое. Хватит десяти годов?
— В пять управимся! — Яков тряхнул светлыми кудрями. — А то и в два.
— Гляди, ловлю на слове. Мне чем скорей, тем лучше. Пиши договор на два года!
Тут только прибежал Тимошка Соболевский, Якову кулаком погрозил, но ругаться при боярине не посмел. Его-то и посадил Петр Васильевич писать бумаги, благо у Тимошки почерк ровный и витиеватый.
«…Сделать все добрым мастерством и твердым, чтоб было прочно, а будет в том нашем каменном деле от нашего нерадения и худого дела, опроче пожару, будет какая поруха в 20 лет и то порушенное дело починить и сделать заново нам, подрядчикам, мне, Якову, с товарищи, своими каменными всякими припасы и безденежно»[9].
В первый год Яков должен был возвести нижний ярус: куб-четверик, окруженный полукружиями алтаря и притворов. Волны притворов плавно обогнула галерея с низким парапетом. Сверху храм повинен был глядеться цветком с четырьмя лепестками и квадратной сердцевиной. Но Яков в год не уложился. И Шереметев затеял тотчас судное дело. Тут и заступничество Татищева не помогло: за неграмотного Якова руку к договору приложил Тимошка Соболевский, и поручился он же за всех Татищевых людей от имени боярина.
Бухвостова найти было трудно. Поехали за ним и в Москву, и в Рязань, и в Астрахань. И писали Шереметеву многочисленные холопья: «Поймать себя он, Якушка, не дал и от их посыльных людей ушел». После сам явился к Петру Васильевичу, повинился и новый договор заключил. И снова, могуче увлеченный другими творениями, не сдержал обязательств. Теперь уже посадили его в колодничью палату за решетку и приговорили бить кнутом нещадно. Но Шереметев, видя пригожесть начатого храма и великое благолепие Якушкина чертежа, в 1694 году писал сам в Приказ каменных дел: «Понеже засечь могут того Якушку-мастера насмерть, об наказании я не челобитчик». В краткий срок храм поднялся над Москвой-рекой, окруженный каменной, с богатой резьбою оградою. Церковь и колокольня — в одном объеме, «под колоколы». В пять ярусов. А каменная резьба, будто скульптура: тут и висячие двойные гирьки, и резные гребешки, и гроздья винограда, и лопнувшие гранаты, и листья с каплями росы, и акантовые листья коринфских капителей. Знал Яков Бухвостов тайны северорусских деревянных многоярусных церквей, ведомы ему были и секреты возведения храмов в Белоруссии, на Украине, в Польше, в Голландии. До всего допытывался, во все русскую великую душу вкладывал. Сам приказывал, сам чертил и рисовал все убранство, сам добывал строительные материалы, сам людей набирал. Особливо отличал белорусских мастеров, что и под долгим игом Литвы и Польши сохранили высокое изначальное искусство рельефной каменной резьбы.
