Долго не темнело июньское небо над Истрой. Уж отзвонил вечерню колокол монастырский, огни погасли, лишь кое-где дымились костры у дороги, там под телегами ночевали мужики. Пришел с работы мастер Леонтий Михайлов, старший брат засеченного насмерть Евмена, молчаливый, с неподвижным лицом и густо обсыпанной сединою черной бородой. Подсел к столу, тоже стал слушать разговор. Весь день был на сенокосе, на речке Колоколенке.
— Кончим тут стену монастырскую, велено уже нам идти на Москву, полковую избу Сухаревскому стрелецкому полку строить. Государь велит, чтобы каменное украшение было над Троицкой дорогой, где начало оной. Стрелецкой-то полк Сухарева Лаврентия первый ушел тогда к Петру Алексеевичу в Троице-Сергиев монастырь… Мы с охотою бы, кабы Яков-то Григорьич с нами пошел. Уж больно хорош мастер, с нами добр, ить такой же крепостной чин, что и мы.
— Якушку от вас забрать приказано. — Тимошка Соболевский слушал Папугу с разинутым ртом, а теперь, вспомнив боярский наказ, заважничал. — Про то боярин Татищев ведает, что ему с холопьями своими делать.
Филипп сплюнул, убрал котельчик, полез на печь. Михайлов, так же молча, бросил армяк на лавку у стены, лег. А Тимошка, поругиваясь, устроился на лавке возле окна, сапоги снял, завернул в кафтан и положил под голову. На главном куполе собора уже светлела новая заря.
Два дня еще ждал Бухвостова конторщик Тимошка, а поутру на третий день двинулся в путь с попутным обозом к боярину Шереметеву, опасаясь прогневить хозяина промедлением в делах. Филиппа и Леонтия просил строго наказать Бухвостову, коли вернется, не медля ни одного дня идти в Спасское. Сам к вечеру добрался в Дедово, заночевал, поутру вдоль речки Нахабинки снова вышел к Истре, у деревни Зеленьково. Поругавшись и поторговавшись с мужиками, нанял лодку и спустился на ней до самого устья истринского, где острым углом входила Истра в реку Москву. Вот и усадьба Шереметевых. Среди корабельных сосновых рощ приютилась деревенька Уборы, дальше — село Спасское. В Уборах Тимошка остановился на ночлег, узнал, что боярин Петр Васильевич дома, и утром, вычистив кафтан и сапоги, отправился к боярским хоромам. Только боярин Петр Васильевич человека от Татищева не принял, желая прежде видеть Бухвостова, дабы договор с ним на строительство церкви заключить.
Между тем Бухвостов, вернувшись к Ново-Иерусалимскому монастырю и не отдохнув с дороги, отдал строителям все распоряжения и поспешил с Михайлой Тимофеевым и Дмитрием Семеновым в Спасское. На крыльцо шереметевского дома взошли поздно вечером, разбуженный боярин сам вышел к ним и велел было уже вести мужичье на конюшню для порки, но узнал вовремя, что за люди пожаловали. Тут же приказал подать бумагу и чернила и, пока ходили за тем и другим, расспросил подробно у Якушки, сможет ли тот храм Спаса Нерукотворного образа возвести, да такой, чтоб краше и благолепней нарышкинского храма в Филях был. Яков сузил серые глаза, оглядел подворье, холм тот, где храм должен встать, будто что-то увидел, и глаза его заголубели, как всегда при волнении с ним бывало.
