Кашликов плотнее запахнул полы своего полушубка, запрятал руки в карманы, и не то запел, не то сказал кому-то:
— Как ты, март, ни злися,
Как, родной, ни хмурься…
Глубоко вздохнул и со вздохом закончил:
— Песенка твоя спета, голубчик.
Под ноги подкатывались кусты, при самой дороге вдруг вырастали худосочные одинокие тополя. Потом потянулась однообразная вереница телеграфных столбов. Они медленно надвигались прямо на Илюшку, как бы с ноги на ногу переваливались на своих подпорках и, казалось, что им не будет ни конца, ни края.
Вспомнил Илюшка, как он мальчишкой приносил матери в поле еду. Согнется бывало она над тяпкой или серпом и далеко разносится по полю надрывная бабья песня. Долго не мог понять маленький Илюша, отчего это его мать не поет веселых песен.
Подрос — понял.
«Как-то теперь примут колхозники?» — пришло на ум Кашликову. Последний раз он был в колхозе зимой: завком комсомола посылал на культработу. Сжился с колхозниками Илюшка, свыкся. Совместная работа сблизила его со многими членами колхоза и он частенько впоследствии вспоминал об этой дружбе.
Помнит, как однажды ночью прибежал к нему Федор конюх и давай кричать впопыхах.
— Товарищ Кашликов! Обокрали!
Ничего не понял спросонку Кашликов. Накинул на плечи полушубок, схватил семизарядный, да так без штанов и бросился за Федором. А ночь — хоть глаза выколи. Только в конюшне еле удалось расспросить, в чем дело.
— Ось тут тильки шо лежало. Отвернувся и нэма, — рассказывал перепуганный Федор. Оказалось, что у Федора из-под носа утащили запасы мяса, хлеба и засыпок, заготовленных для детских яслей.
Илюшка собрал людей и немедленно разослал их во все подозрительные уголки деревни. И сам пошел искать. Воры нашлись скоро. Два здоровенных парня с мешками украденной провизии приникли к стене полуразрушенной клуни на краю села. Свет от карманного фонарика сразу нащупал врага.
— Выходи!
Серело. Туман рассеялся и голубело небо. День обещал быть ясным. У самой деревушки Кашликов встретил молодую колхозницу. Поздоровались.
— Далеко до правления?
Женщина указала в конец села.
— Вон огонек горит.
На другом конце села в покосившейся хатенке, в которой помещалось правление колхоза, под большим, с красным бантом, портретом Ильича сидел маленький мужиченка, с старческим помятым лицом и с бородкой, напоминающей холмик, поросший стерней. Мужиченка был тем единственным сторожем, который остается в колхозе в страдную пору. Сидел он на скамье за большим новым столом, на котором дремотно мигала коптилка.
