Молодость | страница 39

А теперь? Теперь первое, о чем думают старики, — это купить корову. Не телку, а настоящую корову. Купить пару свиней и всякую мелкую живность. Это помимо ремонта хаты, покупки одежи, обувки и прочего.

Вот это будут новые заботы! Заботы, которые рождены честной работой всей семьи, крепнущим изо дня в день колхозом. Теперь понятен и близок лозунг, который вошел в семью еще с весеннего сева: «Сделать колхозы большевистскими, колхозников зажиточными»…

— Был у меня еще один сын — Васька. Вместе со мной партизанил. Но потерял я его, когда мы шли через астраханские пески, — говорит, вспоминая, Василий Ефимович.

Есть у Ильенко еще два сына. Яков учится в высшей сельскохозяйственной школе в Краснодаре, через год должен приехать директором МТС. А меньший, Андрей, комсомолец, сейчас в армии, краснофлотец. Этот сторожит страну. Сторожит колхозную зажиточную жизнь.

Колхоз им. Ивко, ст. Васюринская

Огненный олень с золотыми рогами бежит, запыхавшись, на запад, за снеговые горы.

Бабушка Канох сидит на большом белесом камне, подстелив под себя палассик. Вспоминает. Когда она была еще полнозрелой женщиной и когда девушкой быстроногой была, и когда сопливой девченкой бегала и не раз вместе со всем аулом отступала в горы от гяуров, — все таким же оставался камень. Каждодневный отдых на нем теперь, и воспоминания теплы и приятны. Они шелестят, как поле поспевающей кукурузы, и струятся, будто слезы в осеннюю ночь.

Аул знал много хорошего, еще больше плохого. А все-таки раньше жилось лучше, чем сейчас; яснее. Была свадьба старшего сына Мусы, был день, когда мулла при всем народе хвалил младшего ее сына, прочитавшего три раза коран. Об этом говорили все. Потом за дочку Диссу внесли богатый калым, потом перед страшной войной с какими-то немцами аул собрал невиданный урожай кукурузы и проса. Кто богател и водил дружбу с русским приставом, — жили неплохо. А разве может быть жизнь прочной и богатой теперь, при Калмыкове? При коммунистах? Да пропади она пропадом и пусть покарает их черная рука аллаха!

Бабушка Канох плюет три раза через правое плечо и снова устремляет взор в далекие видения. Небо желтеет, зеленеет, голубеет. Лицо в черном платке становится четким и строгим, будто нарисованное. Лицо кажется каменным, испещренным письменами глубокой резьбы; морщинам нет числа, как и прожитым годам; глаза острого блеска, чуть-чуть прикрытые ресницами, медленно затухают. Худой желтый подбородок тихо дрожит на ровной завязи кашемирового платка.