Может, если итти и итти, долго-долго, и подойти вовсе близко, так от этого шара пыхнет жаром, как от печи с только что спаленной соломой… Но Шурка не умеет долго задумываться…
Конюх Засядько как раз только поднялся с примятой на возу люцерны и, лениво потягиваясь, почесывая волосатую грудь, покачиваясь со сна, точно пьяный, идет к яслям. Шурка подбегает к нему вприпрыжку и орет в самое ухо:
— Дядько Засядько, коней давайте!!
Подражая бригадиру Карповичу и своему косарю Галушке, широкоплечему дядьке в соломенной большой шляпе и с тараканьими усами, Шурка старается говорить с суровой требовательностью, но получается только громко и немного капризно. Засядько, подрав волосья на груди, в последний раз лениво спрашивает:
— А Орина иде-ж?
— Да она спыть и досе, — нетерпеливо пританцовывая, сообщает Шурка, и в голосе его презрение и насмешка над ездовой Ариной.
— А як-же? — все еще сонно спрашивает конюх.
— Ну, отгоню шестерых! — говорит Шурка тоном старшего, с удавшейся на этот раз суровостью.
К молотилке начинают подходить колхозники. Вынырнул из своей хаты, что напротив, младший конюх, сухой и длинный, как зашкорубленный палец, Иван Зарудний. Шурка отвел от яслей высокую гнедую кобылу и надевает ей хомут. Кобыла покорно и умно, прядая ушами, опускает вниз морду, сама сует ее в хомут. Шурка встает на носки, подпрыгивает… Кобыла опускает свою умную продолговатую морду еще ниже. Она усиленно хочет помочь своему погонычу, но…
Иван Зарудний подходит и приподымает Шурку на вершок от земли. Лошадь быстро, точно обрадовавшись освобождению, выпрямляет морду с неуклюже висящим ниже глаз хомутом, Шурка живо, прижав ей уши, продевает хомут через бугристый череп головы и — готово! — толстое, грубое кольцо из дерева и кожи привычно оплетает лошадиную тонкую благородную шею.
Добрая усмешка неяркой тенью проплывает по светлым глазам конюха Заруднего, по щекам, поросшим редкими, желтоватыми и мягкими волосками:
— Вот, колхозничек, пидсаживать треба…
Шурка смущается:
— Як вона здорова!.. — кидает он горячо.
— Ничего, крой, сынок, крой! — серьезно одобряет Засядько. — Давай гнеду до Левчека! — Засядько теперь уже совсем «очунел» и весь охвачен хозяйственными заботами. Он ходит вокруг яслей, подбирая вилками разбросанную траву, раздает коней колхозникам и ссорится с долговязым и ленивым парнем Иваном Долгополым.
— Вон, пацан и то зна, на яку коняку, який хомут, а ты ж такий симулянт, до без числа… — корит он Ивана.
