— Меня беспокоит, что мой Уилл там, — сказала моя мать.
— Он процветает, хозяйка. Я видел его на прошлой неделе, когда он передал мне это послание. — Нед принёс письмо от моего брата вместе с двумя золотыми монетами, завёрнутыми в льняную тряпицу. — Он процветает, — сказал он опять. — Носит серебро и кружево!
Моя мать играла с золотыми монетами.
— Говорят, что в Лондоне чума тяжелее.
Нед снова перекрестился.
— В Лондоне всё больше, лучше или страшнее. Так уж повелось.
Теперь, когда трясясь в фургоне за крупами Гога и Магога, я мог целую неделю задавать вопросы.
— Это грязный город, парень, — сказал Нед, когда мы тащились между широкими оксфордширскими пастбищами и полями растущего ячменя, — ты даже не представляешь, какой грязный. И пахнет... дерьмом под ногами и дымом над головой, но между дерьмом и дымом есть золото. Не для таких, как мы, конечно.
— Мой брат посылает золотые...
— Да, но твой Уилл умный малый. И всегда был таким.
— Мать говорит, ему лучше вернуться учительствовать в школу.
— Матери такие, мальчик. Они думают, что слишком высоко не стоит подниматься, потому что больно будет падать.
Я знал, что думает моя мать, потому что обычно писал за неё письма под диктовку, и в каждом письме она умоляла моего брата вернуться к старой работе младшим учителем в школу Уорикшира.
— Но он не хочет, — сказал Нед с усмешкой, — он отлично проводит время, да. Сам увидишь.
В то время мой брат квартировался в «Дельфине», таверне к северу от Бишопсгейт, и именно туда Нед меня вёз.
— Я не позволю тебе ходить по Лондону, парень, уж лучше сразу выпустить тебя в аду. — Он остановил фургон под огромной вывеской постоялого двора, на которой гротескная рыбина выпрыгивала из воды, и дал мне новое письмо, продиктованное матерью, письмо, вероятно, написанное Гилбертом или Эдмундом, и бросил мне один из тех двух шиллингов, которые я ему дал. — Береги себя, малец. Это, может, и великий город, но Лондон может быть опасным.
Я спрыгнул с фургона, но прежде чем успел дойти до двери таверны, какой-то человек схватил меня за руку так крепко, как огромные тиски Томаса Батлера.
— Подайте милостыню старому солдату, господин, — сказал он.
Одной рукой он держал меня, другой ощупывал мой камзол в поисках кошелька или подвески на шее.
Хлыст Неда щелкнул по щеке попрошайки, и мгновенно выступила кровь.
— Оставь парня в покое, — прорычал Нед и снова взмахнул кнутом. — Заходи внутрь, Ричард, — сказал он. — Заходи внутрь.
