Я не знал, что сказать. Его предложение было настолько нечестным, настолько шокирующим, что я не мог найти слов. Театральные пьесы — огромная ценность, потому что если другая труппа сможет найти копию пьесы, она же может её и сыграть. Порой, когда театры закрывались из-за чумы, труппа могла опубликовать какую-нибудь пьесу, чтобы заработать немного денег, и тогда она становилась собственностью любого желающего.
Так мы стали собственниками «Семи смертных грехов». Нам не пришлось платить деньги автору, мы просто исполняли её, когда хотели, хотя из-за слишком частых выступлений театр вскоре мог опустеть. Если труппа графа Лечлейда получит экземпляр свадебной пьесы или новой пьесы, чье действие происходит в Вероне, которую мой брат ещё пишет, они смогут исполнять эти пьесы и переманят нашу публику. Пьеса стоит восемь, девять или десять фунтов, и поэтому они под надежным замком. Украсть её — значит предать труппу, и поэтому я колебался, запинался и, наконец, уклонился от ответа, сказав, что пообещал остаться в труппе брата на зиму.
— Обещания в театрах, — даются с лёгкостью произнес преподобный Уильям Венейблс, — как поцелуи в первый майский день. Их и не счесть. Поговори с Лэнгли.
Потому что у графа были деньги.
А у меня нет.
Я не пошел к Фрэнсису Лэнгли. Лондон, может, и громадный город, но все актёры знают друг друга. Я боялся, что если Джеймс Бёрбедж или мой брат обнаружат, что я разговаривал с Лэнгли, то их обещание мужской роли в новой пьесе растает как летний туман. Заманчиво, но я не поддался искушению.
А в понедельник явились перси.
Мы называем их перси, но они на самом деле персиванты её величества, одетые в чёрное преданные слуги, чья задача — выследить и искоренить тех римских католиков, которые хотят убить королеву и затянуть Англию обратно в лоно Римской церкви. Их вожделенная добыча — иезуиты, но любой римский священник или тот, кто укрывает такого священника, может ожидать прихода персивантов, и в понедельник они явились в «Театр».
Мы репетировали «Комедию», её полное название «Комедия ошибок». Мы хорошо знали пьесу, но в воскресенье Джордж Брайан споткнулся о порог в церкви Святого Леонарда и сломал нос.
— Мы прокляты, — сказал мой брат, сообщая новости, — сначала Августин, теперь Джордж.
Репетиция проходила не очень хорошо. Наёмный актёр по имени Роберт Паллант должен был играть роль за Джорджа. Паллант был мужчиной средних лет с брюшком, бородкой клинышком и угрюмым лицом. Он нервничал, потому что играл Эгеона, открывающего пьесу чрезвычайно длинной речью, которую Паллант запомнил, но продолжал путаться. Все остальные злились.
