Публика любила меня. Я это знал. И сейчас знаю. Даже когда я играю злодея, меня подбадривают. Всегда есть несколько грубиянов, кричащих, чтобы я показал сиськи, но их быстро затыкают другие. Грубияны отрываются по полной в конце, когда мы исполняем джигу, совершенно отдельную пьесу, она задумана, чтобы отправить зрителя домой счастливым. Публика захлопала, когда закончилась пьеса, а потом закричала, чтобы актёры вернулись на сцену. Фил с музыкантами сыграли веселую мелодию, но призывы к нашему возвращению становились все громче, а когда большая центральная дверь из артистической комнаты распахнулась, и на сцену вышли мальчики, кто-то восторженно крикнул.
Когда к джиге подключился Саймон Уиллоби, ещё в костюме царицы Эстер, раздался приветственный рёв, но он стал вдвое громче, когда танцевал я. Я обращался к ухмыляющимся лицам, кружась на авансцене, поднимая юбки и подмигивая краснолицему мяснику, который пристально смотрел на меня. Эта джига называлась «Иеремия и молочная корова», и её написал Уилл Кемп, игравший ослепшего на войне солдата, вернувшегося домой в поисках жены. А жена сбежала с фермером, которого играл мой брат.
Фермер предлагал солдату других девушек. Иеремия, хотя и слепой, понял, что ни одна из девушек не его жена, пока в конце концов мой брат не предложил ему корову Бесси, которую играл я. Я строил рожки пальцами и мычал, и убежал от Уилла Кемпа, который наконец поймал меня за бёдра, повернул и дал пинка под зад, что опять привело толпу в восторг.
— Я узнаю эту задницу где угодно! — взревел Кемп.
Я замычал, когда он снова меня пнул, толпа засмеялась, а Уилл время от времени врезался в меня и продолжал кричать, что наконец нашел свою жёнушку. Наконец, он отпустил меня и разразился чередой непристойных шуток, а я вернулся, чтобы присоединиться к танцу с другими актерами. Мне удалось наступить на плащ Саймона, он споткнулся и чуть не рухнул. Представление удалось.
— Вы, вы были... — преподобный Венейблс пришел в артистическую после пьесы и теперь махал руками, как будто не мог найти подходящие слова. Он разговаривал со всеми полураздетыми актёрами. — Вы были великолепны! — сказал он. — Просто блистательно! Ричард, дорогой, — он бросился ко мне, и не успел я уклониться, как он положил руки мне на щеки и поцеловал, — это лучшее, что я видел в твоём исполнении! И ты, милый Саймон, — и он отошёл, чтобы поцеловать Уиллоби, — я скажу её величеству о вашей преданности, — сказал преподобный, лучезарно глядя на нас и обратился к моему брату: — Я написал ещё одну пьесу. «Юдифь и Олоферн».
