— Хранится в тепле.
Я поднялся по деревянной лестнице в верхнюю комнату, где хранилась большая часть костюмов и немного сценической мебели, а музыканты настраивали инструменты.
— Ты здорово выглядишь, Ричард, — поприветствовал меня Филипп, главный музыкант.
— Вставь лютню себе в задницу и поверни, — сказал я ему. Мы были друзьями.
— Сначала подари нам поцелуй.
— Потом поверни её ещё раз, — договорил я и посмотрел через балконную дверь.
В тот день музыканты играли на балконе, и игравший на тамбурине уже стоял там.
— Приятная, взрослая публика, — сказал он и простучал палочками по коже тамбурина, толпа внизу взревела.
Я вернулся в комнату и взобрался по лестнице на крышу башни. Я выглядел неуклюжим в длинных, тёмных юбках, но приподнял их и медленно поднялся по ступенькам.
— Я вижу твой зад, — прокричал Филипп.
— Тебе повезло, музыкант, — сказал я и выбрался через люк на площадку, где стоял трубач Уилл Тойер.
Уилл усмехнулся.
— Я тебя ждал, — сказал он.
Уилл знал, что я приду к нему, потому что для меня подниматься на шаткую платформу перед выступлением было чем-то вроде суеверия. Каждый раз, когда я играл в «Театре», мне приходилось подниматься на башню. Для этого не было никакой причины, кроме твёрдой уверенности, что я буду плохо играть, если не взберусь по лестнице в тяжёлых и громоздких юбках. У всех актеров свои суеверия. Джон Хемингс носил заячью лапку на серебряной цепочке, Джордж Брайан дрожащими и трясущимися руками дотрагивался до балки на потолке, Уилл Кемп целовал швею Джин, а Ричард Бёрбедж вытаскивал меч и целовал клинок.
Мой брат притворялся, что у него нет никакого ритуала, но думая, что никто не смотрит, он перекрестился. Он не был папистом, но когда Уилл Кемп обвинил его в том, что он поцеловал грязную задницу Великой шлюхи Вавилона, мой брат просто рассмеялся.
— Я делаю это, — объяснил он, — потому что это первое, что я когда-то сделал на сцене. По крайней мере, самое первое, за что мне заплатили.
— И что это была за роль?
— Кардинала Пандульфа. [5]
— Ты играл это дерьмо?
Брат кивнул.
— Первая пьеса, в которой я играл. По крайней мере, как оплачиваемый актер. «Тяжелое царствование короля Иоанна», и кардинал Пандульф постоянно крестился. Это ничего не значит.
— Это значит Рим!
— А раз ты целуешь Джин, это означает любовь к ней?
— Не дай бог!
— Могло быть и хуже, — сказал мой брат, — она хотя бы труженица.
— И слушком усердная! — услышала разговор Джин. — Мне нужна помощница. Один человек не может делать всё.
