— Невеста была у меня, — иронически произнес он, — звучит несовременно, но именно так я думал о ней. Воспитанная, чистенькая мамина дочка. Особенно пылких чувств я к ней не питал, но простились мы горячо. Война необыкновенно приподняла и обострила все чувства. Переписывались. А в сорок четвертом она сообщила, что вышла замуж. Просила простить и забыть. Живет в людях эдакая детская уверенность: что бы ни натворил — попроси прощения, и ты уже не виноват, словно невзначай толкнул на улице. Остался один. Думать, беспокоиться не о ком. Никто не ждет. Убьют — сообщить некому. А тут еще близкий друг погиб. Всю войну рядом. Кадровый офицер. Замечательный человек был. О нем когда-нибудь отдельно….
«Когда-нибудь, — обрадовалась Вера, — когда-нибудь… Значит, он думает…»
— Вскоре я был тяжело ранен, — продолжал Глеб Сергеевич, — к счастью, как это ни парадоксально звучит. Физические страдания, знаете ли, очень отвлекают. И жизнь по-настоящему начинаешь ценить, когда вот-вот лишишься ее. Так захотел жить, что, как видите, выжил. Палатным врачом у нас была некая Нина Михайловна. Милая, грустная, тихая, как мышка. Недавно мужа потеряла. Врачом она была средним, но доброты и преданности делу необыкновенной. Около тяжелых ночи сидела — выхаживала. И меня выходила. Вышел из госпиталя и женился на ней. После демобилизации привез ее в Ленинград, вернулся на свой завод, а четыре года назад мы разошлись. Оставил ей квартиру и перевелся в Сормово.
— Почему? — вырвалось у Веры.
— Что «почему»? — улыбнулся он. — Почему разошелся или почему уехал?
— Все хочу знать! — Вера пришла в состояние, которое дома называли «бульдожьей хваткой». Когда ей очень хотелось что-нибудь узнать, в ней появлялся такой внутренний напор, что не ответить было невозможно.
— Если придерживаться голых фактов, то она ушла от меня к другому.
— Не может быть! — усомнилась Вера.
— Мне лестно ваше неверие, тем не менее это так. А я ей был искренне благодарен. Не получилось у нас семьи, как мы ни старались.
— Но вы любили ее?
— Когда женился, мне казалось, что да. Понимаете, я так радовался возвращению к жизни, находился в несвойственном мне состоянии умиленности, был благодарен ей за все, что она сделала для меня. Ее слабость, беспомощность вызывали желание защитить. Кроме того, мы оба были очень одиноки. Всю эту путаницу чувств, ощущений я и принял за любовь.
— Наверное, вы все-таки любили ее, иначе бы не уехали. Вам тяжело было видеть ее с другим?
