А дед стал продармейцем. И специалистом по зерну, потому что с 1918-го по 1923-й с винтовкой рыскал по полям и буеракам, заглядывая «носом в хаты, которые чище». Они его обидели, держали незаконнорожденным, и то, что он пошёл не к Махно, а в продотряд, дела не меняло, всё равно Опанас и жизнь как у Опанаса.
Дома был ласков. Дети: Веня, мой отец, 1918 года рождения, Юра, погиб в лагере в Австрии, — 1922-го, и тётя Аля, она же Валя, 1926 года рождения. Ну и любимая жена красавица Вера, которая хотела стать барыней, а жизнь повернулась так, что стала женой яростного продармейца. Не нужно было выходить замуж за незаконнорожденного, впрочем, он, я полагаю, скрыл, что незаконнорожденный, дед мой.
Старики. Когда я не был стар, я их не видел. Где они там проходили. Иной раз, как запоздавший скрыться в щели таракан, один из них переходил улицу при ярком солнечном свете, весь усталый и больной.
Или оказывался в очереди в супермаркет и долго вынимал из потёртого кошелька монеты, нервируя небольшую очередь. И только.
А когда ты сам продвинулся по времени совсем близко в выходу, то видишь, как их много и как они страдают. Я, правда, думаю, что они излишне цепляются за жизнь, не нужно так, нужно хладнокровнее, но что ты скажешь им на death row, когда время прижимает их к выходу.
Мир стариков ужасен. Это целая раса, готовящаяся к смерти. Обречённые. Тут я терплю поражение. Я, который всегда или почти всегда побеждал, терплю поражение. Поскольку я не экипирован для сражения со временем, мы не экипированы.
Человек — машина для совершения жизни, как плот — приспособление для того, чтобы плыть по реке.
Потом был этот бутерброд с ливерной колбасой и свежим огурцом, который навсегда стал для меня символом блистательной жизни, взрослой жизни. Как-то меня притащила Анна к приятелю, у него были книги, много. Он налил нам по рюмке водки и сделал этот бутерброд, бутерброды. Мне тогда навсегда они показались изысканными. Я ведь был простой парень.
Анна уже 27 лет как умерла, и тот мужик, я полагаю, давно умер.
Жителю холодного климата, мне всегда не хватало тепла, я постоянно мёрз, и вот теперь ещё идти куда-то в холод, в землю, где сыро и противно.
Нет, не то чтобы я боялся, ещё чего, но противно ведь.
Дети
За стеной ловко пищат дети что-то вечернее. Не то дожёвывают, не то допивают, не то ласкаются к родителям. Я, поскольку одинокий волк, живу от моих детей отдельно и, честно говоря, счастлив этим.
