Стихотворения и поэмы | страница 15
Позже, в 1973 году, Галич написал мемуарную книгу «Генеральная репетиция», в которой излагается история запрещения «Матросской тишины», лучшей его пьесы, и публикуется сама пьеса без цензурных искажений, сделанных в свое время не только цензорами, но и автором. И только за рубежом Галич, по его собственным словам, «понял, что это насилие внутреннего цензора чаще всего не спасает работу, а только вгоняет автора в тоску и стыд».
(«.Песня об отчем доме»)
Что касается пьесы «Матросская тишина», то она вообще никогда не могла быть поставлена в СССР — любой подход к еврейской теме сам по себе был запретен… Этот запрет стал всесторонним, по сути дела, еще сразу после войны. Но Галич, видимо, этого не понял, радуясь хрущевской «оттепели».
В книге «Генеральная репетиция» он вспоминает:
«Я увидел другое, прекрасное в своем трагическом уродстве, залитое слезами лицо великого мудреца и актера Соломона Михайловича Михоэлса. В своем театральном кабинете за день до отъезда в Минск, где его убили, Соломон Михайлович показывал мне полученные им из Польши материалы — документы и фотографии о восстании в Варшавском гетто. Всхлипывая, он все перекладывал и перекладывал эти бумажки и фотографии на своем огромном столе, все перекладывал и перекладывал их с места на место, словно пытаясь найти какую-то ведомую только ему горестную гармонию.
Прощаясь, он задержал мою руку и тихо спросил:
— Ты не забудешь?
Я покачал головой.
— Не забывай, — настойчиво сказал Михоэлс, — никогда не забывай!
Я не забыл, Соломон Михайлович!
Еще до выхода книги «Генеральная репетиция» этот рассказ прозвучал в одной из передач по «Свободе» в цикле «У микрофона Галич».
Еврейская тема у Галича звучала не раз. Ему, вероятно, было чрезвычайно важно утвердить естественность и непротиворечивость соединения в себе еврейского и русского начал.
(«Засыпая и просыпаясь»)
Незадолго до отъезда Галич крестился. О том, что предшествовало этому акту, он рассказал позднее в одной из своих радиобесед по «Свободе»: «Где-то в конце 60-х годов меня заинтересовала литература философского и религиозного содержания. Я жадно читал все, что можно было достать, и вот среди самиздатской литературы этого толка мне попалась работа священника отца Александра. И, когда я читал работы этого отца Александра, мне показалось, что это не просто необыкновенно умный и талантливый человек, это человек, обладающий тем качеством, которое писатель Тынянов называл "качеством присутствия".