.
Тогда же, по свидетельству Валерия Гинзбурга, кинооператора, брата Галича, родились «Облака». Валерий Гинзбург пишет: «Одной из причин — не только для Галича, а для всего его поколения, я уверен, — было возвращение людей после гулаговских ссылок и лагерей; возвращение нашего двоюродного брата Витеньки, который почти 20 лет просидел в лагере»2[25].
Уже само по себе то, что преуспевающий драматург вдруг отказался от официального успеха и, обозвав себя, прежнего, «благополучным советским драмоделом», перешагнул рубеж, став на сторону неофициального, сопротивленческого искусства, зная, что обратного пути не будет, — факт незаурядный. Но именно этот факт и заслонил для многих перемену куда более удивительную — перемену стилистическую и жанровую. Комедиограф, не хуже и не лучше многих других, вдруг становится большим поэтом, сказав себе: «Булат может, а я не могу?»
О корнях галичевской поэтики, отчетливо проявившихся уже в самой первой его песне, подробно писал Станислав Рассадин: «…И вот ночью, в "Красной стреле", следующей в Питер, рождается песня, первая из настоящих, сразу — шедевр: "Леночка":
А утром мчится нарочный ЦК КПСС
в мотоциклетке марочной ЦК КПСС.
Он машет Лене шляпою,
спешит наперерез —
пожалте, Л. Потапова,
Сама косноязычная аббревиатура, подобная заиканию, с изяществом, «как бы резвяся и играя», преображена в озорной припев… "Косноязычная" — это сказалось не зря. Чудо (никак не меньше того!) Александра Галича в том, что он сделал поэзией само косноязычие нашей речи. Нашего сознания. Существования нашего… И, конечно, Зощенко. Его традиция — русская проза. Дать слово "среднему человеку"… Ведь это не то, что вложить в уста ему личное местоимение "я": "У жене моей спросите, у Даши, у сестре ее спросите, у Клавки"».
Далее Рассадин отмечает назойливость галичевских тавтологий как прием. Прием зощенковский:
«"Потому что у природы есть такой закон природы", "Но хором над Егором краснознаменный хор краснознаменным хором поет — вставай, Егор!"
Это Галич.
А вот — Зощенко:
"Которые были в этом вагоне, те почти все в Новороссийск ехали.
И едет, между прочим, в этом вагоне среди других вообще бабешечка.
Такая молодая женщина с ребенком. У нее ребенок на руках. Вот она с ним и едет. Она едет с ним в Новороссийск. У нее муж, что ли, там служит на заводе. Вот она к нему и едет. И вот она едет к мужу".
И т. д. — долго! Одуреешь! По крайней мере, не сразу заметишь, что это косноязычие держит повествование со строгостью балладного строя. Сами повторы нужны здесь, как нужен шест идущему через болото».
