Я читал, допустим, его рассказ о жизни пророка Исайи и поражался тому, как он пишет об этом. Пишет не как историк, а пишет как свидетель, как соучастник. Он был там, в те времена, в тех городах, в которых проповедовал Исайя. Он слышал его, шел рядом с ним по улице. И вот это удивительное "качество присутствия", редкое качество для историка и писателя, и необыкновенно дорогое, оно отличало все работы этого священника, отца Александра».
Вот этот священник, протоиерей Александр Мень, философ и выдающийся историк мировых религий, и крестил поэта.
Безусловно, в крещении Галича большую роль сыграл протест. Из стихов Галича совершенно ясно, что христианство стало для него не столько системой взглядов на мир, сколько опорой в борьбе с несправедливостью системы, порой трудно отличимой от «обыкновенного фашизма» и использовавшей в своих целях атеизм.
Что касается христианских идей, то самой живой, самой насущной для Галича (как и для Н. А. Некрасова) оказалось сочувствие человеку, его страданиям. Оно пронизывает все творчество Галича. Шофер в «Больничной цыганочке», завистливо несущий на все корки своего «начальничка», узнав, что тот «дал упаковочку», жалеет его как родного, жалеет и себя…(«А я стою, темно в глазах,/ и как-то все до лампочки…»). Да ведь даже Клима Петровича, хотя и жертву демагогии, но ведь заодно демагога и опору власти, Галич тоже жалеет!
Вслед за Некрасовым Галич мог бы назвать свою музу «музой мести и печали».
«Не судите, да не судимы…» —
Заклинает меня вранье!
(«Без названия»)
Поэт здесь спорит даже не с известной евангельской заповедью, а с теми власть имущими, кто ее использует в спекулятивных целях. И весь пафос этих стихов — «Так вот, значит, и не судить?» — яростно и вопреки христианскому всепрощению (существующему скорей в идеале, чем в жизни) зовет к суду над убийцами Гумилева, Бабеля, Цветаевой, Пастернака. Если у Окуджавы советский быт — только прозрачный призрак, за которым виден вневременной романтизм, то у Галича этот «быт», да и вся советская жизнь — на скамье подсудимых!
Подробно говорить в этой статье о религиозных взглядах поэта не представляется возможным, но нельзя и проигнорировать хотя бы такие строки:
Когда я вернусь,
Я пойду в тот единственный дом,
Где с куполом синим не властно соперничать небо.
И ладана запах, как запах приютского хлеба,
Ударит в меня и заплещется в сердце моем…
(«Когда я вернусь…»)
* * *
Магнитофонные пленки с песнями Галича расходились в шестидесятых годах по всей стране, несмотря ни на какие запреты, невзирая на то, что и тогда, и позднее при обысках их непременно отбирали и «присовокупляли к делу»:
