«И все же эти тридцать километров я покрою минут за сорок. Пешком на эту дорогу пришлось бы ухлопать шесть часов, а на лошади часа четыре. По сравнению с дедовскими временами, я на каждой поездке экономлю минимум три часа. Можно сказать, что каждый человек выгадывает на транспорте годы жизни».
Впереди грузовик с прицепом вез автопокрышки и занимал середину шоссе. Рука Эгле машинально нажала кнопку сигнала.
«Стало быть, мало у нас времени, — продолжал размышлять Эгле. — Все торопимся, торопимся. А как расходуем сэкономленные часы? Если мы копим копейки и рубли, то на них потом покупаем пальто, телевизор или электробритву, она, между прочим, тоже сберегает время. Жаль, что до сих пор не замечал, на что употреблено выгаданное время. Может, я его снова транжирил, как пьянчуга трудовые копейки?»
Эгле загнал машину в гараж. К стене его было прикреплено баскетбольное кольцо. Янелису еще не приходило в голову беречь свои минуты, и он щедро тратил их на бросание мяча в кольцо, о чем свидетельствовала туго утоптанная земля вокруг.
«Итак, поездка на машине подарила мне три часа. Сегодня их потрачу на сон».
Он лег, но снова встал, и рядом, на кровати Герты, разложил проект нового санатория. Ему вдруг пришло в голову, что надо бы устроить еще один бассейн, а края его выложить из слоистого рухляка. Вода оживляет любой пейзаж. Она, как человеческое лицо, отражает и радость и печаль: слезы пасмурного осеннего неба, улыбку июльского солнца в синеве, рябью своей — весеннее волнение. В бассейне можно развести розовато-белые водяные лилии, такие, как в пруду Буртниеку-парка. Они ему почему-то всегда напоминают сложенные в пригоршни женские ладони. Надо будет посоветоваться с архитектором.
В углу заскреблась мышка, и вскоре он уснул.
На следующее утро, когда Эгле пил кофе, в холл вошел еще заспанный, в ковбойке, застегнутый не на ту пуговицу, Янелис. Эгле удобно откинулся в кресле и пристально поглядел на сына. Таким некогда он был сам и, возможно, таким быть тому, кто опять будет зваться Эгле. «У Янелиса рост сто семьдесят пять, а у меня только сто семьдесят два. Теперь дети часто перерастают родителей. У них и питание лучше, и детство легче. В пять утра он еще спит, а я в свое время, бывало, на заре постолы вымачиваю в росе, чтобы ноги не натирали, и гнал корову в стадо. Вот он не знает, что за штука снятое молоко, а я не знал, что на свете существует мороженое. А глаза у нас с ним одинаковые. Жизнь еще не провела у него на лбу, как у меня, две борозды. Подбородки у нас обоих могли бы быть покороче. Не всегда они признак энергичности характера. На старости лет, когда своих зубов не будет, подбородок и вовсе выпрет вперед».
