— Не бойся ничего.
После долгой изматывающей езды они вышли в самый настоящий туман. Он вылился им навстречу, захлестнул их, обдал лица, одежду, мысли. Ландшафт плыл в тумане как призрак, разорванный на серо-белые клочья.
— Я бы тут заблудился. — Алеш дрожал от холода.
— Не заблудишься. — Янка взяла его за руку.
Они боролись с ветром, который гнал их то вперед, то назад, вгрызался в пенные хлопья, вздувая их до самого неба, которое иногда проглядывало сквозь таинственный покров. Проблески чистого неба, скорее угадываемые, чем явные, придавали им сил, чтобы выстоять.
Вокруг них неслись потоки воды, река вышла из берегов и водоворотами охватывала их.
— Гола-а-а гоу, — закричала Янка, когда они были недалеко от дома, и остановилась. Так она всегда объявляла о своем прибытии, когда возвращалась из сельской школы — испуганная девочка, потерявшаяся среди бескрайней природы.
— Гола-а-а гоу, гола-а-а гоу, — ответили ей почти одновременно два голоса, слитые в один — голоса отца и матери.
— Гола-а-а гоу, гола-а-а гоу, — закричали и они оба разом и поняли, что настал момент, когда Алеш должен переступить порог ее дома, потому что они принадлежат друг другу.
Перевод с чешского Н. Беляевой.
Вацлав Душек
ДЕВУШКА В КОЛЯСКЕ
Было мне тогда лет тринадцать. Однажды после уроков мама сказала — дело было в сентябре, но солнце было жаркое, будто в июле, — что Ганда Гронешовиц желала бы прокатиться по городу. А я ей должен составить компанию. Не задаром, конечно. Гронешова доверяла маме стирку своего белья и мытье окон, а также полов, а больше всего хотела бы, чтобы мама стала к ее газовой плите и состряпала им что-нибудь вкусненькое. Они напихивались пудингом и бисквитами, позволяли себе и консервы. Когда мне это мама сообщила и велела пойти Гронешке навстречу, никакой радости я не испытал. Я был зол на жизнь и на весь мир. (Уже с утра настроение у меня было паршивое. На уроках три раза меня вызывали, и все три раза я не имел ни малейшего представления о том, что надо отвечать.) Ну почему, черт побери, именно у меня должна быть такая услужливая мама? Вечером я долго не мог уснуть. Ворочался с боку на бок под периной, и лампочка из дома напротив светила мне в морду, а ветер мотал белье на веревках и лупил по стенкам нашего дома, так что отваливалась штукатурка… Значит, в воскресенье мне придется идти к Гронешке, забрать там Ганду, вместе с коляской, и полдня возить ее по улицам, чтобы она вдоволь нагляделась на витрины и на деревья, на светофоры и на людей, на трамваи и на реку. Хуже всего было то, что от Ганды нельзя отделаться — взять да и показать пятки, потому что некому б было катить ее по мостовой. Я уже представлял себе, как Гарик прыснет, увидя меня в роли брата милосердия. Боган вытаращит глаза, а Моулин подумает, что я вовсе сбрендил. Всю ночь я смотрел кошмары на тему этой экспедиции и к утру пришел к серьезному выводу: мне нельзя встретить кардинала!
