— Вчера в одной редакции предложил несколько фотографий. Представь себе, три взяли, — улыбнулся он и, сняв очки, тыльной стороной руки протер глаза.
Она хотела спросить: «О Йоске ничего не слышно?» — но сдержалась. После того злополучного дня рождения десять лет назад, когда они в первый и последний раз собрались за столом все вместе, Йоска, правда, приходил еще, но уж один, без Мартины, и неизменно находил для этого отговорку или оправдание. Она радовалась, что он все-таки не забывает дорогу к ним или хотя бы к ней, но ни о чем его не спрашивала, лишь с легкой грустью отмечала про себя, что он всегда, будто нарочно, появляется, когда отца нет дома. Но и за это его не осуждала. Потом он начал появляться реже и наконец совсем пропал. В прошлом году пришла открытка из Ханоя, несколько строк: «Горячо поздравляю, я тут в долгосрочной командировке…»
— Знаешь, Квета, у меня для тебя… как бы сказать… сюрприз, что ли, — пересел Вацлав на стул возле койки и снова надел очки.
— Сюрприз? Какие у тебя еще могут быть сюрпризы?
— По-твоему, я ни на что уж не гожусь?
— Ну что ты, Вацлав… если бы не ты, меня теперь, наверно, и в живых-то не было, — сказала она, глядя прямо ему в глаза.
Он не отвел своих, он тоже смотрел ей в глаза, еще по-молодому красивые, зеленовато-карие, как осенний лист бука; они лучились таким теплом и лаской, что он нашел и стиснул ее руку, словно поблагодарить хотел за этот взгляд.
И опять ей хотелось спросить: «Есть что-нибудь от Йоски — это твой сюрприз?»
Но она промолчала, зная, что в этом случае Вацлав, конечно, принес бы письмо или открытку. Хотя он так и не простил сыну ни его ухода, ни этой его женитьбы украдкой.
В тот вечер, когда она показала Вацлаву запоздалое оповещение о свадьбе и они потом оба лежали в постелях, но не спали — так были взволнованы, — он сказал: «Такие вещи не прощают, Квета. Он даже не счел нужным пригласить нас. Я долго думал, почему он ушел. И тут я мог его понять. Когда мне было столько лет, сколько ему, я тоже не один раз пытался убежать из дому. Каждый парень, наверное, убегает из дому, хотя тем, от которых он убегает, понять его невозможно — ведь они-то считают, что дали ему все, что только было в их силах. А он, может, и убегает как раз потому, что у него было все. Все от других, ничего от себя. Допустим. Разобраться тут еще можно, хотя смириться с этим трудней. Стремление стать самостоятельным и сразу начать зарабатывать — вещь в наши дни весьма распространенная…» На это она ему в ту ночь сказала: «А почему ты тогда не простишь его?» Но он вместо ответа натянул на голову одеяло и больше уже о Йоске не говорил.
