— A-а, молодой человек, — поманил пальцем мастер. — Может, вы будете так добры и скажете, который час?
Липст ничего не ответил. Часы тут же, над дверью.
— Заходите, заходите, — не без ехидства пригласил его Крускоп. — Потолкуем.
С насмешливой предупредительностью мастер проводил Липста в застекленную конторку.
— Где же это молодой человек так задержался? — Крускоп холодно усмехнулся под блестящими стеклами пенсне.
— Трамвая не было…
— Вполне возможно. Верю каждому вашему слову. После получки оно ведь частенько случается, что трамваи не ходят.
Не стоило врать. Липст тут же пожалел о своих словах. Мастер многозначительно потянул носом:
— И чего только не возят в этих трамваях!.. Похоже, вы ехали рядом с бидоном спирта. А? Может, я ошибаюсь?
Липст опустил голову. Он и так почти не дышит. «К чему бы прислониться! Прислониться бы только!»
— Так каково же самочувствие молодого человека? — удобно откинувшись на стуле, продолжал Крускоп. — Может, надо было лечь и проспаться? Говорят, кое-где можно даже по дешевке купить врачебную справку. Отчего же не попробовать? Это ничуть не хуже, чем напиваться, врать, опаздывать на работу…
Липст молчит. Усмешка мастера впивается, как сверло бормашины в больной зуб.
— Поверьте мне, — продолжал Крускоп, — я кое-что повидал на своем веку. Только ведь как теперь рассуждают? Плевать на то, что там бубнят старики. Они ведь отстали от жизни и не понимают современную молодежь. Ну, объявят выговор. И что с того? Отряхнулся — и порядок. Уволят? Перейдете на другой завод. Ерунда! Да и в конце концов разве нет таких, кто нигде не работает? Воруют, срывают у людей часы с рук.
Крускоп пододвинул Липсту стул.
— Присядьте, — сказал он. — Потолкуем. Вы, как видно, не очень торопитесь. И правильно делаете. Все равно кто-нибудь уже работает на вашем месте. Вы извините нас, но, увы, весь цех не мог ждать, пока товарищ Тилцен соизволит пожаловать на работу. Конвейер мы все-таки запустили… A-а, на водичку поглядываете! Попейте, попейте! Не стесняйтесь! Вчера вам не было стыдно хлестать водку, а сегодня воды попить стесняетесь.
Липст чувствовал себя так, будто его вытащили из смрадного болота, когда не хочется шевелиться, чтобы промокшая в вонючей жиже одежда не прикасалась к телу. Отдельные уколы совести уже давно превратились в сплошную тупую боль. Он презирал и клял себя на чем свет стоит. И все же колючее ехидство мастера постепенно будило в Липсте дух противоречия. В нем закипала злость. Липст заслужил наказание, но за что его так мучают и унижают? Разве это справедливо? Разве другие имеют право смеяться, когда сам он чуть не плачет?
