— Сколько? Ну, как когда. Семьсот выходит на круг.
— И в других цехах не платят больше?
— Сказанул! Токари заколачивают больше тысячи.
Угис помолчал, потом пристально посмотрел Липсту в глаза и добавил:
— На конвейере я так — до поры, до времени. У меня есть грандиозные планы!
И они снова углубились каждый в свои мысли.
— Липст! Ты не мог бы одолжить мне до завтра трешку? В «Риге» идут «Покорители космоса». Я забыл дома бумажник.
Липст сунул руку в карман пальто, но тут же осознал бессмысленность этого жеста. Мать утром дала на трамвай ровно шестьдесят копеек. А из старых трамвайных билетов и хлебных крошек деньги, к сожалению, не растут.
— Похоже, и я забыл… кошелек дома…
И вдруг Липста передернуло. Будто невзначай он прикоснулся к холодной жабе. В кармане лежали деньги! Двадцать пять рублей.
От неожиданности физиономия Липста вытянулась и приняла абсолютно идиотское выражение, однако он тут же опомнился. Все правильно! Эту двадцатипятирублевку вчера дал Сприцис Узтуп. Как он мог забыть об этом!
— Бери, — сказал Липст, — мельче у меня нет.
Угис вытаращил глаза, но к деньгам не прикоснулся. Уж не намерен ли Липст подшутить над ним?
— Бери, бери! — настаивал Липст. — Завтра отдашь.
Угис взял бумажку, заботливо вложил в блокнот и пожал Липсту руку.
— Этого я никогда не забуду, — взволнованно сказал он. — С этой минуты считаю тебя своим другом. Доверие — самое главное!
«Нет, это говорит не Угис. Это слова какого-то очень рассудительного человека. А может, из какой-нибудь мудреной книги? Поди знай…» Но ведь и Угиса он тоже еще не знает.
С незапамятных времен у Андреевской гавани стоят два газетных киоска. Один, побольше и посолиднее, — около управления пароходства. Второй, маленький и покосившийся, — напротив чайной «Белая чайка». Липсту больше по душе второй — в нем продает газеты его мать, вдова Кристапа Тилцена, старого портовика и партизана бригады Ошкална. До войны она работала на пивоварне. Возвратясь из эвакуации, Маргриета Тилцен нашла только развалины бывшего предприятия пивовара Вольфшмита. Липсту тогда было всего четыре года, он, как говорится, еще под стол пешком ходил. Киоск ее устраивал: работая, мать могла приглядывать за своим чадом.
— У меня есть отец, а вот у тебя нету! — дразнил, бывало, Липста сосед по парте, когда они ссорились.
— А у меня зато есть ларек с газетами… — не поддавался юный Тилцен.
В этом покосившемся ящике под островерхой жестяной крышей Липст в детстве спал на полке с газетами, от которых вкусно пахло типографской краской. Полка была самая обыкновенная, но в воображении Липста она превращалась то в каюту чудесного корабля, то в кабину самолета, то в боевую рубку подводной лодки.
