И вот гром грянул — Липст отчетливо видит это по глазам, носу, лбу смуглого человека за столом. Ничего особенного не произошло. Улыбка на лице начальника пока держится прочно, несмотря на то, что паспорт Липста уже открыт на первой странице, где предательски записан год рождения: 1940.
— Так сколько же вам лет?
— Семнадцать с половиной. В апреле будет восемнадцать.
— Х-м-м-м. Да-а, — человек за столом выразительно развел руками. — В таком случае вам, к сожалению, придется подождать. Немного, только до апреля.
Вот они, роковые слова, которых Липст больше всего боялся, хотя втайне надеялся, что на этот раз их не услышит.
Липст мял в руках кепку: «Значит, и здесь то же самое…»
— А может, все-таки… Вам же нужны рабочие…
— Молодой человек, поймите… — лицо начальника стало вдруг утомленным и скучным. — По закону подросткам разрешается работать только шесть часов. Ну, посудите сами, какие это рабочие? Завод должен выполнять план. Задание громадное, от нас требуют… Попытайтесь где-нибудь еще, где нет такого напряженного плана. Поймите, мы ведь не можем путать смены, давать станкам простаивать по два часа. У нас уже с полсотни несовершеннолетних, да еще из школ приходят на практику.
Начальник нудно объясняет, почему велозавод сейчас не нуждается в Липсте Тилцене. Все это можно сказать коротко и просто. Однако начальник, как видно, питает особое пристрастие к разъяснительной работе. Он желает, чтобы человек осознал…
Липст не слушает. Все эти аргументы он выучил за последние дни наизусть.
«Значит, и здесь то же самое…»
Стол начальника отдела кадров огромен. Покрыт зеркальным стеклом. «Стеклом? — думает Липст. — А может, это вовсе и не стекло. Может, лед. Тонкая корка льда».
— Вот так, молодой человек. Жаль, весьма жаль…
Начальник поднялся.
— Тогда извините. Нельзя так нельзя…
— Желаю успеха! Всего наилучшего!
Улица. Толчея. Мелкий октябрьский дождик.
Липст купил пачку сигарет и закурил. Горький дым ест горло. А может, дело вовсе не в дыме?
«Куда теперь?» — спрашивает себя Липст.
Три года назад он окончил седьмой класс и поступил в художественное училище. С детских лет Липсту твердили:
— Как ты замечательно рисуешь! Как ты здорово владеешь красками! У тебя талант! Тебе надо обязательно учиться на художника…
Иных увлечений у него не было, и он решил стать живописцем. Красивые иллюзии постепенно утратили первоначальную прелесть. Оказалось, на первых курсах художественного училища живописью почти не занимаются. Какую-нибудь идиотскую вазу рисуют неделю напролет. Потом эту же самую вазу кладут набок и снова рисуют всю неделю.
