Современная словацкая повесть | страница 60

— Пан инженер!

Митух повернулся и, не говоря более ни слова, вышел. Он поспешил к зданию аэровокзала, но уже опоздал на автобус. На аэродром пришлось ехать на такси. В самолете у него разболелась голова, и он всю дорогу просидел, уставившись в одну точку за головы впереди сидящих.

Наконец самолет пошел на снижение и накренился.

Митуха пронизала дрожь от какого-то саднящего чувства. Он тревожно смотрел на огромное серебристое крыло, разлинованное рядами заклепок, и на зеленую, накренившуюся под крылом, глубоко внизу, землю.

Ivan HUDEC, 1985

Čierne diery

© Ivan Hudec, 1985

Перевод И. Ивановой

Эх, разбить бы кому физиономию — руки просто чешутся! Смирения у меня и в помине не осталось. Честное слово.

Узнал я, что скоро сыграю в ящик. Да-да, именно так, точнее и сказать трудно — околею, отброшу сандалии, дристну Люциферу в котел и заодно толкнусь в тесные Петровы ворота райского заведения. Все это слова, метафоры, конечно. Про меня скажут: жил-был Иван, живет да поживает. Скажут, абы сказать, потому что очень скоро это станет неправдой.

Ни оглянуться не успеешь, ни задуматься, и на́ тебе — новая забота (чтоб ей провалиться!): привыкай к мысли о смерти.

Был у меня старый приятель — господи, и давно же это было, — старый он был не потому, что дружили долго, старый он был годами. Донимал меня этот приятель разговорами о смерти… Ни за что не хотел смириться с ней. Заболел он, голос потерял, хрипел только — целый месяц тянулось такое, потом и вовсе лишь губами шевелил. Решился он на операцию, понадеявшись, что с трубкой через дырку в горле полегче будет дышать (вышло, однако, так, что, встав с операционного стола, вскорости оказался он на столе в мертвецкой), в общем, понимал, конечно, что жизнь идет под уклон, лучше ему уже не станет, а в итоге — конец. «Если смерть — это конец», — и он поднимал указательный палец, словно небо в задницу тыкал: ну-ка пошевелись, какое ты там — живое еще?

Ах, черт! Вот позорище-то будет, если я ничего не придумаю, — и я метался, советовался, день, два и три, а все впустую. Как так? А вот так: ничего — и все тут.

Ну и ладно.

На четвертый день я потерял надежду. И вдруг откуда ни возьмись из толпы на Центральном рынке выкатывается навстречу мне Мишо!

Мишо! Какое везение! Я вцепился в него — словно утопающий за соломинку. Он даже испугался — всячески стал отговариваться, пробовал улизнуть, торил дорожку словами, казалось, аж на другую половину земного шара. В конце концов зашли мы в погребок, мне даже не пришлось тащить туда Мишо за рукав. И вот мы сидим, согревая ладонями стаканы с бочковым вином.