— А-а, фриц!
Бойцы подошли к окопу.
— Нет-нет… прошу вас… не убивайте его!
Боец вытащил из окопа всех четверых детей.
— Выходи! — кричал он Бете, сердито приглашая ее жестом. — Выходи давай!
Потом окинул взглядом немецкого унтер-офицера, ничком лежавшего в грязной луже на дне окопа, уронив голову на руки. В бесцветных, выпачканных глиной волосах зияла рана. Жижа вокруг головы пузырилась красноватой пеной, фотография тоже окрашена розовым.
— Мертвый он, убит! Давай!
Бета Митухова выбросила из окопа шали, вылезла сама и с чувством невыразимого облегчения, заставившего забыть, как она кляла инженера Митуха, зашагала, с трудом переставляя затекшие ноги, со старшими детьми; один боец шел впереди, двое других сзади с девочками на руках. Они спустились на дорогу, затем через поваленный забор садом прошли во двор. У Беты брызнули слезы при виде порушенных сарая и амбара, разорванных на куски немцев, разоренного двора.
Старуха Митухова стояла на пороге кухни.
— Боже мой, дети, Бетка!
Старшие дети бросились к ней, девочки тоже устремились к бабке, как только бойцы опустили их на землю.
— Не плачь, Бетка, — сказала старуха. Посмотрев на улыбающихся солдат, спросила: — А германец больше не придет?
Дети опередили смеявшихся солдат:
— Нет, бабушка! Германец лежит в окопе.
Солдаты захохотали еще пуще.
— А где наши бедолаги? — спросила старуха. — Адам, Йожо и этот?.. — Она с опаской покосилась на советских солдат.
В конюшне заревела скотина, завизжали свиньи и поросята в хлеву.
Бета побежала в конюшню.
Шестой час был на исходе.
Адам Митух, брат инженера, медленно ехал на лошадях из Ракитовцев, куда он отвез советских бойцов. Он подъезжал к развилке дорог у Монаховой Пустоши. Ехал не спеша и смотрел на лошадей, крупы которых, покрытые засохшей белесой пеной, уже не блестели под золотистыми лучами поднявшегося над горизонтом солнца. Всю дорогу он упорно молчал, хотя рядом с ним на передке, спиной к лошадям, сидела Гизела Габорова. Он мысленно возвращался к тому моменту, когда она возникла перед ним на дороге у Ракитовцев, перепуганная насмерть, дрожащая, и упросила довезти ее до Рачан. Девушкой, поди, красивая была. Да и теперь хороша, шельма! Он позавидовал брату-инженеру, который был знаком с ней еще по гимназии.
Скоро развилка.
Кони начали всхрапывать и вдруг встали.
Митух огляделся вокруг, потом ткнул вперед кнутовищем:
— Что там такое?
Дорога за развилкой была усеяна зелеными униформами убитых немцев, черный дворовый пес Митухов, Цезарь, слизывал алую кровь.
