— Это невозможно, — убежденно сказал Светозаров.
— Конечно, невозможно, — невозмутимо отвечал индеец, — кто спорит; но так оно и было.
— Нарисуй мне свои любимые миражи.
— Любимые все оборотни медвежьи, — заметил индеец, рисуя, — медведь, который распустил крылья, огромные, размашистые, а потом стал залетной чайкою и улетел; медведь, превратившийся в песца, растаявшего в снегу, и медведь-олень, у него на моих глазах сначала выросли рога, потом вытянулась шея, потом стал он полным оленем и только его и видели.
— А мой любимый мираж самый простенький, виденный в детстве: лужи на шоссе в сухой солнечный летний день. Ты хорошо рисуешь.
— Так же мне сказал и художник, к которому я хожу в гости в серый дом с орлом, поймавшим змею, и совами. Он учит меня писать акварелью. Я иногда прихожу в его дом в индейской одежде, его скво, тоже художница, пишет мой портрет. Бабушка говорила: встретишь человека из Сибири, верь ему; а художник этот родом из Сибири. Какие печальные миражи вот там, возле дивана.
— Они с Соловков, — пояснил Светозаров. — Ты, должно быть, не знаешь, с тюремных островов, там множество народу погибло, кого расстреливали, кого со скалы сбрасывали, кого со скальной лестницы, кто замерзал, и так далее; а у этого острова своя история, женский был лагерек, каторжная резервация, беременные, кладбище младенцев; частые миражи, как ни приеду, застаю. Они меняющиеся. Тают, опадают, осыпаются. Вон тот как сарай под дождем, этот словно наковальня огромная на горизонте.
— А те похожи на молящихся грешников. Но и на что-то еще.
— В России, — сказал Светозаров, — в Крещенье девки так гадают: бумаги лист скомкают, сожгут, а потом при свече на тень смотрят, кто что в тени увидит. Соловецкие миражи все похожи на тени спаленных гадательных миражных комков.
— Знаю, — покивал индеец, — бабушка мне показывала. Она говорила, гадать грех, а сама учила внучек воск топить, в воду лить, смотреть сначала саму фигурку, потом ее тень. Восковые фигурки — оборотни, как мои медведи миражные.
Светозаров пошел провожать индейца. Туман успел рассеяться, у ларька человек с гитарой пел, поставив на ящик свою недопитую большую кружку; пьющие слушали.
— Это Шура-из-подворотни, — сказал Светозаров.
