Утром светило солнце, однако снег все еще лежал. Мы с братом отправились гулять к озеру. Еще зеленые деревья с удивлением несли снежное бремя. За ночь много листьев успело облететь, и они покрыли землю не пестрым ковром, а чем-то вроде салата.
Мы подошли ближе к воде. Бессчетное количество уток, похожих друг на друга, собралось в углу озера. От них рябило в глазах, как иногда рябит в глазах от рядов маленьких одинаковых предметов на рисунке брата. Мы смотрели на них сквозь тонкую преграду камыша. Лишь на острове, открытом всем ветрам, уже виднелись голые ветви. Противоположный же берег озера был все еще укутан в зеленые и рыжие листья и казался спиной лежащего зверя с густой шкурой.
В одном, должно быть, выстуженном месте у самой кромки воды черные сучья голого дерева, присыпанные снегом, тянулись к плывущему лебедю. Тот нырнул, задрав к небу хвост. Дома я решил попросить брата, чтобы он нарисовал мне птиц. Это был первый раз, когда я попросил его о рисунке.
Вечером он мне их нарисовал, но это были тревожные птицы. Длинные крылья с острым концом поднимались, как козлиные рога. Крохотные головы с острыми клювами и едва заметные когти. Эти темные, нарисованные в профиль птицы, почти целиком состоящие из крыльев, образовывали круг. Одни злобно смотрели друг на друга, другие поворачивались тылом. Между ними парили бабочки и стрекозы с человеческими лицами, и узоры волнистых линий заполняли пустое пространство. Большая птица располагалась посередине круга, вернее, была чуть сдвинута влево. Как будто в отчаянии, птица вздымала острые прямые крылья. В правом нижнем углу брат нарисовал рогатку с человеческими глазами на концах.
В тот же вечер я получил от Кассиана письмо. "Что я могу сказать тебе о Чанчуне? Грязноватый провинциальный город, хотя и шесть миллионов жителей. Все как-то безлико, серо. Холодно, конечно, но снега почти и нет. Солнце светит каждый день. Объясняюсь знаками, язык выучить невозможно. Вчера квохтал в ресторане, чтобы принесли курицу. Послушай, мне снился плохой сон. Будто я возвращаюсь в нашу квартиру, в ту квартиру, где ты бывал столько раз. И на двери прикреплено письмо от консьержа, что ему нужно говорить с Ксенией, но он не может ее найти. И чтобы, если я знаю, где она, я ему немедленно сообщил. И я вспоминаю, что убил ее. Причем я не помню, где и при каких обстоятельствах я ее убил, но знаю, что это произошло, и что пока об этом никто не догадывался, но вот теперь ее ищут. Я представляю себе всю свою жизнь без этого преступления (то есть мою настоящую жизнь) и думаю: как я был бы счастлив, если бы этого не произошло. Не потому, что мне ее жалко или что я раскаиваюсь. Просто мне становится понятно, что теперь каждая секунда моя будет проведена в страхе разоблачения. Я никогда уже больше не буду свободен, всегда буду оглядываться туда, в прошлое, и ждать, что меня найдут. Проснувшись, я вздохнул с облегчением, когда понял, что никого не убивал. Сон был настолько реальным, что еще несколько минут после пробуждения я сомневался в своей невиновности. Я читал, что сон это всегда исполнение желаний, и когда снится что-то страшное - это именно для того, чтобы, проснувшись, ты убедился, что это был только сон и что тебе ничего не угрожает. Но если это даже и так, все равно я не пойму. Я не виновен в ее смерти и никогда не считал себя виновным. Может быть, это связано с книгой. Во сне я боюсь, что все узнают, - но на самом деле наша история уже стала известна, и кара, которой я страшусь во сне, уже приведена в исполнение. Получается, что я скрываюсь от наказания, которое уже постигло меня. Время перевернуто в моем случае".
