Цивилизация, впрочем, дошла и сюда: теперь на месте магазина «Ручеек», который оккупировали алкаши, появилась «Пятерочка», и теперь алкашам приходится сначала стоять в очереди к кассе, прежде чем распивать во дворах. Появились и одноликие многоэтажки, которые на фоне низких домов смотрелись неуверенно и неуместно, как городские жители, которых зачем-то занесло в село.
На месте бывшего стадиона теперь стоит школа и спортивная площадка. На стадионе я в детстве тупил с друзьями, а теперь их у меня нет. Антон был неформалом, Алена — эмо с длинной челкой и значками, а я был Ромой, которому к девяти надо было быть дома. Антон потом положил шузы на полку, выучил язык, уехал во Францию, откуда вернулся в Челябинск и устроился к отцу на завод. Алена открыла для себя алкоголь, новую компанию, нашла жениха, но челку не оставила. Больше я их не видел.
Сиденье велика скрипело под задницей, за спиной проносились пейзажи района, а с ними — воспоминания. Вот здесь нас с Антоном пытались ограбить, и я отдал тогда девятнадцать рублей. Вот здесь, увидев обрушенный фонарный столб, я надумал собирать металлолом, но мама запретила. А вот на гараже граффити «Лох», которое мы нарисовали семь лет назад. Все это теперь позади. Раньше район казался мне таким большим и пугающим, и я боялся заходить в незнакомые места, а теперь все здесь такое мелкое, приземленное, даже глупое.
Я притормозил и поставил велик на подножку. Вот он, мой старый двор. Здесь я прожил до семи лет, пока отец не перевез нас в новый дом. Две пятиэтажки все так же смотрят друг на друга, но теперь они выглядят совсем тускло. На месте бывшей детской площадки, где раньше мы играли в песочнице, теперь парковка и турник. Раньше тут все тусовались после детского сада, а теперь ни души — все сидят по домам. Когда-то у дома дядя Гия разбил клумбы, а теперь здесь асфальт. Две пятиэтажки и парковка — вот и все, что осталось от моих детских мест. Разве что стоит помойка, на которой однажды ночью мы с Антоном пришли бить бутылки со скуки. Мама тогда пришла на шум и погнала меня домой отмываться. Она ругалась, а я не понимал, в чем моя вина.
Я объехал свой дом: за ним когда-то был глубокий наполненный мусором овраг, в который отец, куря на балконе, бросал бычки. Теперь оврага нет, только асфальт. Когда-то здесь мы наблюдали с Антоном, как Леша из второго подъезда жует траву и гудрон, сплевывая черную кашу. Интересно, много ли здесь осталось людей, которые помнят, как все было раньше?
