что-то его по-настоящему огорчало, так это невозможность убедить
окружающих в своей исключительности.
Рассказы свои Семен принципиально печатал на машинке с
западающими клавишами и грозным тевтонским именем «Эрика».
Семен полагал, что машинка — это двадцатый век, а в двадцать
первый ему наступать не стоит. Писал он только на работе, а дома
наводил лоск, если все его бесчисленные исправления, полностью
скрывавшие под собой оригинал, можно было назвать лоском.
Процесс его работы поэтому выглядел так: Семен страшно
матерился, тряс машинку, но насколько бы ярость ни переполняла
его, лист все равно получался с помарками и, может быть, как раз
потому что Семен отправлял в журналы такие ужасные, трижды
переправленные листы, там к нему не относились всерьез.
Работал Семен сторожем на большом, по провинциальным
меркам, предприятии.
Его обязанностями на работе были: пару раз открыть ворота, разок покормить большую и очень злую собаку. Работал Семен, на-
слаждаясь «Примой» — прямо как в зубах двоечника из кинофильмов
тридцатых. Затем: то сидел, уставивши взгляд в пространство, то
лихорадочно покрывая своими машинописными литерами листы
А4 с обеих сторон. Когда лента истончалась до призрачной, он от-
брасывал ее и с нервическим возбуждением огромными чашками
глотал тяжелый чай, который в народе называют чифир.
После службы, приходя утром домой, он не ложился спать, пока не заканчивал правку. Отоспавшись, Семен снова брался за
листы, зачеркивал, рвал их, а в минуты невыносимого отчаяния
падал на палас, драл его, как кошки дерут когтями обои, и стонал
так, что залетный малютка-воробей вспархивал с форточки, чтобы
пересказать своим, какие они — люди.
Но мы не должны об этом знать, в нашем повествовании Семен —
личность цельная и заносчивая. Резонер, знающий ответы на все во-
просы, кремень. Особенно на фоне бесхребетного Ненашева, который
всегда пойдет, куда его поведут, и обязательно забудет обратную дорогу.
16
ЧЕМ ВРЕДЕН И ОПАСЕН АБОРТ
У Семена была идея, которую он очень ценил и за которую
держался. Он объяснял Сереже: «Понимаешь, эсер, мы живем в
таком месте, где до нас не было настоящей литературы. Мы первые.
Мы можем и должны создать миф этого места. Этот захолустный
город в наших руках превратится в экспонат, в Питер, понимаешь?»
— Мне ли не понять? — отвечал Сережа, проколотый очеред-
ным кактусом или переводя взгляд на унылый урбанистический
пейзаж в окне.
Семен с большим уважением относился к классику местной
