49
вилась. Опустели закрома. Сначала я ее спрятал, а она взяла и
спряталась. Кучился, мучился, упросил да и бросил.
— Так кто от кого спрятался-то?
— Водочка. Люкс. 9 рублей, 15 копеек — нету. А она не дает —
жена. Девять рублей хочет. Я сейчас покажу вам ее. Отдает пускай.
Я не нищий, чтобы побираться.
Все вместе проследовали в соседнюю комнату, где из мебели
только жена и оставалась. И тумбочка рядом с ней. На тумбочке
стояли стакан с искусственным цветком и семь слоников. Жена
всегда сидела на матрасе с победным видом.
— Видишь? — зашептал Сереже Рукосуев. — А я ей стихи
посвящал. Превозносил.
Семен оглядел комнату. Сережа — жену. Такого рода обширные
формы всегда казались ему шуткой природы. Полуодетая женщина
огромных размеров сидела на матрасе и смеялась.
— А водочка точно была? — спросил Семен и приподнял матрас.
— Водочка была. Это она, эта обезумевшая фурия, менада, я точно
знаю, над ней надругалась, — подпрыгивал, чертыхаясь, Рукосуев.
— Ты-то уже не можешь надо мной надругаться, — вдруг за-
говорила слоноподобная жена совершенно и даже преувеличенно
детским голосом. — Я старая. А ты всё елозишь по мне, шаркаешь.
Так а вот она я вся, Семушка, бери, бери меня, — жена Рукосуева, потянувшись (если вы видели, как потягиваются женщины после
сна, вы поймете, что это было за зрелище для чувствительного Се-
режи), и мгновенно распростерлась на матрасе в неприличной позе.
— Ты слышал, — рассмеялся Рукосуев, — ей мало матраса, ей
хочется чувств. Но все чувства давно допиты из бокала.
— Распиты на троих, — поправила жена и развернулась таким
образом, что это небывалое зрелище преобразило всех.
— Вот видите, — капитан заплакал. — А ведь я посвящал ей
стихи, песни, ходили с ней в театр на «Риголетто».
Рукосуев стал что-то искать в тумбочке и разбрасывать вокруг
себя театральные программки. Но вдруг и он нашел в себе силы.
— Она слепа и ничтожна, — закричал он, — я выкупил ее у
родителей ребенком, маленький комочек, завернул в рогожу, вы-
вез и хранил до совершеннолетия, не прикасаясь к цветку любви.
50
Как зачарованный бродил я по ВУЗовской набережной, грезя о
ней. Похожий на гроздь винограда.
— Почему на гроздь? — Семен сел на пол и закрыл руками
лицо, готовясь то ли заплакать, то ли засмеяться. Сережа в это время
раскрыл окно и стал смотреть вниз, не пройдет ли мимо Женя или
девушка, отдаленно напоминающая ее. Это было что-то уже сродни
наваждению. Он и осознавал это, и не осознавал.
— Гроздь женщин висела на мне, и сладкие, и с кислинкой.
