на мир глазами, которые то многозначительно сходились, то раз-
бегались в разные стороны.
— А где вы были? — спросила она. — Вас всю ночь не было.
А я в душ пошла, смотрю, вся ночнушка мокрая. Значит, что-то
снилось. Пашка — точно. Он мне сказал: «Я все равно тебя изна-
силую». А может, не Пашка снился…
Сережа продолжал размышлять. И тут до него, наконец, до-
шло, что, кроме Коли, продолжающего с редкой прожорливостью
употреблять яичницу, они с ним были единственными мужчинами
во всем зале.
— Это какой-то гарем? — спросил он Женю. — Чей? Вашего
декана? Или заведующего общежитием? Или вы убиваете всех
пацанов и пьете их кровь?
— Сережа, смотри, — Женя стала объяснять ему суть вещей
как пятилетнему ребенку. — Это педагогический институт, поэтому
общежитие у нас женское. А Коля — он родственник чей-то, тут к
нему постепенно привыкли, да он и сам доволен. А такие, как ты, приходят и уходят.
— А наркоманы наверху?
— А что наркоманы? Им не до нас. Они через крышу лезут.
Подошла та же словно выточенная из слюдянского мрамора
коротенькая официантка и принесла Наташе кисель, которому она
обрадовалась так, что захлопала в ладоши.
— Допустим, — не унимался Сережа. — А что это был за блок-
нот, когда ты все время писала в кафе?
— Она, когда видит мужчину, всегда записывает схему мужского
и женского начал, — объяснила Наташа. — Вид релакса. Вот смотри: 41
И она нарисовала на салфетке:
xxxxxxxxxx
xxxxxxxxxx
xxxxxxxxxx
— это женское.
А
X X X X X X
X X X X X X
— это мужское.
— Кстати, — продолжала Наташа, — все мужчины делятся на
две равные категории. Вот тебе что в нас больше нравится: грудь
или попа?
— Ноги, — машинально ответил Сережа. И после никогда
внутренне не мог отказаться от этой доктрины.
РЕЧЬ КОСМОПОЛИТА
Поздно вечером Сережа погрузился в любимый красный трам-
вай, последний, судя по всему, — был час ночи, с удовольствием
предвкушая, как долго и запинаясь, водитель будет объявлять:
«Остановка Карла Либкнехта».
Трамвай был почти пуст. Но сидевший на соседнем сиденье
художник-сюрреалист Сюриков увидел Сережу и демонстративно
свесил голову, изображая пьяного изгоя, которого никто не любит.
Эти его выходки были в порядке вещей, поэтому им не удивлялись.
Напротив, все ему подыгрывали.
Сюриков выдавал себя за прямого потомка Сурикова, художе-
ственные принципы которого не принимал, поэтому в знак протеста
и переделал свою фамилию.
Дома у него было три книжки, которые он постоянно читал и
всем пересказывал. На выставки Сюриков летом приходил в ва-
