— Для какой цели это нужно? — сухо поинтересовался Фельдман, закаменев лицом. Тоже мне, сфинкс задрипанный на Урале нашелся!
Сдерживая усмешку, я, ни секунды не колеблясь, честно и открыто пояснил:
— Для личной, Борис Николаевич, для сугубо личной! Большего, к великому сожалению, сказать не вправе. Уж простите великодушно.
— Ну что ж. Ваше законное право не вдаваться в мотивы и подробности. Но в таком случае я вынужден внести полную ясность по существу: ваше предложение совершенно не приемлемо! — отрезал заместитель гендиректора. — И не из-за моего к вам какого-то предубеждения, а просто потому, что такие вопросы единолично я не решаю, — явно передразнивая, он язвительно добавил: — Уж простите великодушно, любезный Евгений Михайлович, но ваш "сущий пустяк" не в моей компетенции. Уж поверьте слову делового — как вы сами утверждаете — человека.
Я было собрался откровенно и без лишней интеллигентной дипломатии высказать наглому старому еврею все, что о нем думаю, но вовремя сдержался, уловив какое-то подозрительное движение за спиной.
Быстро оглянувшись, убедился, что милая интуитивная осторожность и на этот раз меня не подвела. Хипишевать в данной ситуации было бы бесполезно и даже глупо-смешно. Да и опасно, по ходу.
В комнату вошла, по-кошачьи неслышно ступая в своих темных кроссовках "Рибок", целая группа, состоящая из четырех молодых людей в одинаковых серых костюмах. Кроме "прикида" четверка имела еще две, внешне их роднящие отличительные черты — все ребята были черноволосы и атлетически сложены.
Цыпа, не растерявшись, тут же сунул в рот сигарету и, будто в поисках зажигалки, зашарил по карманам, расстегнув, между делом, куртку, чтоб освободить руке доступ к верному крупнокалиберному "Стечкину" под мышкой. Молодец, ничего не скажешь. Школа Монаха.
К сожалению, лично мне расстегиваться не имело никакого смысла: нынче я совершенно случайно оставил "шпалер" дома, в чем сейчас остро раскаивался. Никогда не стоит беспечно забывать, что вечный закон подлости не дремлет и только и ждет подходящего момента, дабы посильней подгадить человеку.
К счастью, трудная ситуация не успела перерасти в необратимо-фатальную.
Дверь снова раскрылась, впуская Тенгиза — одного из тех немногих армян, которых я имел сомнительную честь знать. У меня прямо гора с плеч свалилась.
— Монах? — не смог скрыть искреннего удивления мой черноволосый знакомец. — Что ты тут делаешь?
— Да вот шел мимо, дай, думаю, навещу хорошего человека, — усмехнулся я. — Как твой дядя Армен поживает? Здоров и бодр, несмотря на свой преклонный возраст?
