Расих перевел Махову слова Суртая, и тот благодарно кивнул. Отблески костра играли в его голубых глазах.
— Суртай-ага, вся наша надежда на вас, я знал, что вы нас выручите. Мне не по себе, я печалюсь оттого, что вы пострадали из-за нас, и молю бога, чтобы к вам вернулось здоровье. Так получилось, что я много скитался, можно сказать — стал кочевником. — Федосий улыбнулся, но сразу же его лицо стало серьезным. — Я и Груня хотим остаться с вами, стать вам родными.
Груня постепенно осваивалась в незнакомой обстановке. На колени к ней взобрался Жоламан и осаждал ее вопросами:
— Тетя Курана, вы насовсем к нам приехали? А где ваши верблюды, кошмы? Они еще в пути? — В смышленых глазах мальчугана светились радость и любопытство: видно, незнакомая белокурая девушка пришлась ему по душе. Груня не понимала того, о чем говорит ребенок, но ее охватила волна нежности к нему, она ласково притянула Жоламана к себе.
Когда съели мясо и запили его бульоном, Расих пошел устраивать гостей на ночлег. Суртай хотел, чтобы они отдохнули, а наутро смогли собраться.
Жоламан пошел провожать полюбившуюся ему «тетю Курану».
Холодный ветер дул сквозь прутья юрты, он был настоян на горьком запахе осенних трав. Суртаю не спалось; отвернувшись к стене, он погрузился в невеселые думы.
«Видно, я уже не подымусь, — горестно думал он, — слабею с каждым днем. И то правда, один шайтан живет вечно, но обидно умереть рано, не закончив начатых дел и стихов. Если меня не будет, что станется с несчастными бедняками, доверившимися мне? Восстанут ли они против произвола богатеев или смирятся перед железным кулаком какого-нибудь Тлеу? Кто наведет их, укажет дорогу во тьме? Многие сложат головы в неравной борьбе… Как переменчива жизнь — то бурлит, словно полноводная река, то иссыхает, как летом ручеек. Неужто это вечный закон? Всегда ли жизнь будет юдолью печали? Или придет конец беспросветной нищете, унижениям? От хана не жди добра, от бая не будет помощи. О господи… И у русских так же. Богачи имеют власть, притесняют таких честных работящих мужиков, как Фадес. Он надеется на меня, верит мне. Я совсем обессилел, хворь задавила меня. Как я смогу ему помочь? А проклятый филин, его тесть, не будет сидеть сложа руки. Устроит погоню, кровопийца! И до нашего аула доберется. Что тогда будет? — Суртай тяжело вздохнул. — Если он явится сюда, я, как казах, не смогу выдать ему сноху — обычай не велит, ведь они пришли сюда просить защиты. И односельчане меня поддержат. Значит, начнется вражда. А что, если куда-нибудь их переправить? Я бы так и сделал, нашел укромное место, если бы не моя немочь. И оставить их здесь нельзя, и так уже много пролито крови. — Суртай хорошо понимал, что, если не укроет Фадеса и Курану, аулу не поздоровится. — Тлеу только этого и надо! Один раз он переломал мне кости, что ему стоит их живьем сжечь. Да, так… Им только дай повод. Какое дело этим сытым негодяям до молодой любви! Их цель поссорить, разъединить людей. Для казаха и для русского мужика главное — выжить. Разве таким, как Тлеу, понять это, они на все готовы, только бы не допустить нашей дружбы. Любовь двух ласточек — Фадеса и Кураны — не даст ему спокойно спать. Нельзя им оставаться в нашем ауле, но и отправить их невесть куда я тоже не могу. Что с ними станется в случае моей смерти?
