Федосий прижал к груди голову девушки. Ее волосы пахли мятой, спелой пшеницей. Комок подступил к горлу. «Милая моя! Пришла! Не оставила меня, горемычного. Больше мы не разлучимся. Никому не отдам тебя, буду с тобой до конца моих дней».
Федосий повел ее в землянку и ощутил, как дрожит Грунина рука.
— Что с тобой? — испугался он.
— Не могу я так, Федосий. Мать жалко. Убьет ее папаня. Как есть убьет, что недоглядела. И народ начнет языком чесать…
— Но что же нам делать? Сама подумай, Груня. Если сробеем, останемся — мне тебя не видать.
Груня поплакала, потом пришла в себя. Они собрались быстро. Федосий приторочил ее котомку к своему мешку, взвалил поклажу на плечо, взял ее за руку и, переступив порог землянки, решительно шагнул в ночную темноту.
Он как бы перешел черту. Его судьба переменилась. Отныне он будет жить среди казахов, другой язык, иная вера должны стать близкими ему. Вместе с казахами он будет бороться за существование, радоваться и горевать вместе с ними.
Куцый гнедой, нырнув в густую темноту ночи, направился к северному склону Акшагыла.
Суртаю день ото дня становилось хуже. Рана на голове от удара дубиной вскрылась, он страдал от нестерпимой боли, лишился сна. Родственники теперь навещали его очень редко, уже не слышалось ржанья коней подле его юрты. Больше всего угнетало поэта равнодушие его сородичей — ведь он так много для них сделал. Печаль и обида медленно сжигала его сердце, даже жена и сын уже не радовали Суртая. Долгие часы он лежал, отвернувшись к стене, один на один со своими невеселыми думами. Ничего не говорил, лишь иногда тягостно вздыхал.
В один из ненастных вечеров к нему приехало много гостей во главе с богачом Тлеу.
Бай стал спрашивать его о здоровье, но Суртай сразу понял: интерес этот — обманчивый, пустая болтовня, и только. И он оказался прав: не затем приехал Тлеу — коварство и подлость руководили им. Отведав приготовленное Кунтай угощение, бай, лоснясь недоброй улыбкой, начал издалека:
— Милый ты наш Суртай! Мы пристально следили за тобой, радовались твоей славе поэта, твоим бранным успехам. Народ многое прощает таким, как ты, своим баловням и избранникам. Тебя, батыр, носили на руках, восхваляли как акына. — Тлеу ухмыльнулся и окинул взором присутствующих. Сидевшие вокруг костра согласно кивнули.
— Тлеке верно говорит.
— Вы… так сказать… молвили чистую правду… все знают ваше доброе сердце… — поддакивал старик Бакен.
Тлеу теперь повернулся к Суртаю, нацелился в него своим тяжелым взглядом.
