Потом она пришла в себя и все шептала в слезах: «Коке…»
Ее отец вскоре покинул этот горестный мир. То ли от болезни он умер, то ли не вынес позора — Атина этого не знала, она была включена в число султанской челяди.
С той поры Атина ни разу не улыбнулась, сердце ее так и не нашло радости. Она молча покорилась своей жалкой участи, но в душе ее кипела ненависть.
Ей не хотелось жить, и она молила бога, чтобы он прекратил ее страдания. Маленький могильный холмик казался ей оплотом покоя; разве шла в сравнение с ним та гора горя, что досталась ей? Дни тянулись скучно, монотонно, холодные дни ее жизни. Погруженная в невеселые думы, Атина все больше замыкалась в себе, гнет безмерной печали давил ее.
Шли годы. Атине не у кого было просить защиты, и та страшная ночь могла повториться снова, но она стала безразличной ко всему. А тут пережитое словно вернулось к ней, когда она увидела страдания Зулейхи. Ее опустошенной, сломанной душе захотелось действовать, найти хоть какой-то выход.
…Занималась тусклая зимняя заря. В комнате стало светлее, тьма рассеялась.
— Хочу пить! — прошептала Зулейха.
— Сейчас принесу, солнышко.
Атина вышла. Она вернулась с серебряной чашечкой. Когда она подавала питье Зулейхе, руки женщины дрожали.
— Выпей…
Зулейха сделала несколько глотков и вернула Атине чашку. Падая на спину, она увидела, что та допивает питье.
Две страдалицы лежали обнявшись, как сестры.
— Ты ушла чистая, нетронутая, девочка мо…
Договорить Атина не смогла.
Неожиданно Матрена слегла.
Не успела она убрать за телкой в тесном хлеву подле землянки, как вдруг зашлась приступом кашля, вся обмякла и в изнеможении опустилась на щербатую завалинку. Пронзительный осенний ветер обжигал ее. Женщина ощупала пальцами холодеющий лоб. «Вот она, матушка Сибирь, ой как люта, мочи нет! Где дрова взять на зиму? Если слягу, каково придется Федосию…» Глаза ее застилал туман, сквозь мутную пелену она видела черные землянки, жалкие домишки, прилепившиеся к склону холма. Из закопченных труб жидкий дым подымался в небо, сливаясь с низкими тяжелыми тучами. «Корова стельная, — думала Матрена, — если на покров принесет теленка, без молока не останемся. Что в глазах-то темно… Видно, жар подымается. Простуда-лихоимка скрутила».
Остро почувствовав свое одиночество среди этой безлюдной широкой степи, Матрена перекрестилась. Тяжко было у нее на душе, куда как тяжелее, чем в то давнее время, когда молодой вдовой осталась она с мальчонкой на руках. Сама подивилась своему состоянию. Заметив шелудивую дворнягу Феминия, сделавшую отметину на ее заборе, женщина в сердцах подумала: «Вот тварь! Везде норовит нагадить, точь-в-точь как ее хозяин. — Потом невесело вздохнула. — Дала волю гневу. А какой с нее спрос — пес и есть пес».
