Но все это оказалось пустыми словами. Удачно завершив поход, Сенге убедился, что старшие братья не очень-то пекутся о чести умершего отца. Их притворная покорность еще больше насторожила решительного хана.
Поразмыслив так в одиночестве, Сенге позвал слугу и велел подать кушанья. Его излюбленным блюдом был свежий мозг, зажаренный с кровью. После еды он направился к белеющей в бархатной безлунной ночи юрте своей новой жены, юной Самор-хатун.
Выехав после полудня, Куат со своими джигитами заночевал неподалеку от аула Казыбека.
Уставшие джигиты крепко спали. Беззвездная ночь накрыла их как темное одеяло. Костер погас, вокруг не было ничего видно на длину курука. Воцарилась полная тишина, лишь верблюды лениво пожевывали жвачку. Даже сторожа уснули. Если бы на них задумали напасть, враг мог бы беспрепятственно перерезать всех до одного. Люди беспечно спали.
Тынышбай проснулся от громкого храпа товарищей и, не будучи в силах заснуть, долго ворочался с боку на бок. Полежав еще немного рядом с крепко спавшим Куатом, Тынышбай накинул кафтан и вышел на свежий воздух.
Тишина каменной стеной стояла вокруг. Тихо журчал родник. Ночь была теплая.
Тынышбай уходил все дальше. Наконец он присел на валун.
Тишина была кажущейся. Временами слышались какие-то неясные шорохи, где-то вдали протопотало стадо диких кабанов.
«Ауп! Ауп!» — ухала выпь.
Снова раздался шорох. Что это — ветер шелестит в траве?
Тынышбай погрузился в свои мысли. Перед его взором возникла юная Гульдараим-бике — нежные щеки, покрытые легким загаром, искрящиеся черные глаза, полукружья бровей, пухлые губы, напоминающие бутон цветка. Истинная красавица! Гульдараим была в вышитом платье, туго обхватывающем грудь, длинная безрукавка подчеркивала ее тонкую талию, шею украшало золотое ожерелье. Диадема с драгоценным камнем сияла на лбу молодой жены Бекбулата, сына Казыбека. Ее голову венчал изумительный саукеле{48} с шелковой накидкой. Гульдараим была заворожена его игрой на домбре; Тынышбай заметил, с каким упоением она его слушала.
Когда Тынышбай заиграл, глубокое волнение окрасило щеки Гульдараим румянцем, ей было безразлично, что подумают окружающие. Так показалось Тынышбаю; и сейчас, в глухой беззвездной ночи, ему хотелось, чтобы было именно так. Он вспоминал Гульдараим, вновь и вновь возвращался мыслями к ней. Темная ночь смотрела на него ее глазами, в журчанье родника слышался ее смех, даже в крике выпи чудился ему голос ее влюбленного сердца.
