Что только не почудится в напряженной тишине ночи! Шорох? Нет, это топот одинокого коня. Тынышбай вздрогнул. Топот приближался.
Видно, не так уж непроглядна темная ночь, — верно, и темнота может излучать сияние. Тынышбай поднялся. Он сразу узнал запах волос, лишивший его покоя, услыхал звон подвесок.
— Гульдараим! Это ты?
Темная ночь молчала, словно утратила все свои голоса. Но у родника послышался сладостный шепот, страстные вздохи, превращающиеся в ни с чем не сравнимый голос любви. Трепет жаркого дыхания смешался с плеском воды. Все звуки мира слились в один чарующий звук. Потом наступила полная тишина. Нежным покровом окутала она двоих. Медленно выходили они из сладкого оцепенения. Снова заговорил родник, где-то пробежал кабан, ухнула выпь.
Наконец Гульдараим прошептала:
— Ты удивляешься, почему я пришла?
— Я не думаю об этом, Гульдараим.
— Ты опечален, Тынышбай?
— Не знаю.
— Ты ждал меня?
— Нет. Даже не мечтал. Но смутно надеялся.
— А ты не догадываешься, почему я пришла?
— Как я могу знать? Я и виду не подавал. Такого еще не было со мной… — ответил Тынышбай со всей искренностью молодости.
— А как ты относишься к тому, что я тебя нашла?
— Что я могу сказать? У человека бывает такое состояние, такие минуты, которые переворачивают его жизнь. Может быть, ты в порыве отчаянья решилась на это или поступить так тебе повелела совесть. Теперь я готов на все, честное слово джигита. Я буду бороться за свое счастье.
— Увы! Я не избалованная родителями невеста. Я замужем. Нет горестнее моей доли, терпение — вот мой удел. Привольные дни юности не вернутся. Не многое я могу, но то, чего я так страстно желала, свершилось сейчас. — Гульдараим замолкла.
— Для человека самое важное — это его честь. Что мы наделали, Гульдараим! — Тынышбай тяжело вздохнул.
— Не суди так легко о чести. Кто убил моего любимого, выпившего сладость юных губ, жар влюбленного сердца? Разве сжалились над моим возлюбленным? С тех пор попрано для меня слово «честь». Слишком долго я грезила наяву и от этого терзалась еще больше. Я утопила в слезах свои мечты, не оставила себе даже маленькой надежды. Вот почему я рванулась к тебе навстречу, нашла тебя. — Лицо Гульдараим стало замкнутым, отчужденным.
— О боже, Гульдараим, не мучай меня загадками, говори прямо. Порази меня гром, если я что-то понял. — Тынышбай привлек ее к себе.
— Никакой загадки нет. Мой отец был богач и баловал меня. Мне прислуживали пятнадцать милых подруг. Все ровесники глотали слюни при одном моем имени. Певцы и поэты слагали обо мне песни. Мою длинную тугую косу они сравнивали то с родником, то с петлей на шее. Искусные музыканты чарующими трелями пьянили мое сердце. А сколько батыров, подымая клубы пыли, приезжали к нам в аул, чтобы в честь меня посостязаться в стрельбе по золотой монете, сколько подарков я получала от богатых и именитых женихов! Сколько скакунов поджидало хозяев в укромных оврагах, сколько джигитов были подкараулены беззвездными ночами! А я, Гульдараим-бике, ни одного из них даже не удостоила взглядом. Но и я потеряла голову. Меня соблазнила домбра, и я отдалась молодому кюйчи. У него не было ни овечьих отар, ни породистого скакуна. Не было и громкой славы — кюйчи, каких много. Но когда из-под его пальцев лились волшебные звуки, я теряла волю, власть над собой. Я принадлежала ему целиком. Он играл, а я плакала навзрыд. Его пальцы обладали чудодейственной силой: все мои мечты, печали, радости они превращали в чарующую музыку. Я словно заново родилась, его игра вызывала во мне бурю самых разных чувств — от затаенной боли до бурного веселья. Я забыла своих милых подружек, перестала принимать гостей. Пленительные мелодии кюйчи все время звучали во мне, и в конце концов я дала ему слово, о котором ты говорил сейчас, тайно обручилась с ним. Не славой, не богатством он прельстил меня. Я влюбилась в его искусство, и он стал мне милее всех батыров, всех красавцев мира… Но жизнь жестока! Сначала о нашей тайне узнали в нашем ауле, потом и в других. Я потеряла своего суженого. Его тело нашли в колодце и потихоньку зарыли в безлюдной степи. Тогда и оборвалось все во мне, сломалась застежка моей души. Я стала птицей в клетке Бекбулата. Позже я узнала, что кюйчи убили по приказу моего будущего мужа. А ты говоришь о чести! Разве у каждого должна быть разная честь? Разве можно поставить рядом волшебное искусство моего кюйчи и притворную честь богачей, раздувшихся от чужой крови? Тынышбай, я искала не столько тебя, сколько отблеск былой мечты, былого счастья. Мне почудилось, что твоя домбра поет его голосом. Словно он жив, тот кюйчи, и я слышу его. Я поделилась с тобой моим горем, я облегчила душу. — Гульдараим ладонями зачерпнула воду из родника. Вода лилась сквозь пальцы, а она продолжала: — Смотри, даже вода не стоит на месте, она всегда в движении.. Вот почему еще я рассказала тебе это — знаешь ли ты, почему твой отец Жомарт-батыр покинул горы Аргынаты и перекочевал в Каратау?
