Связанный Лубсан, хоть и был поставлен на колени, все же не мог вынести такого издевательства, зубами он пытался разорвать аркан и ругался последними словами. Покорности в нем не было.
Телохранители Сенге с силой прижали его к полу. Лубсан затих.
— Ах ты, подлюга! Будешь брыкаться?!
Сенге снова сел на трон. Его багровое лицо было мрачно. Когда он смотрел так, набычившись, втянув голову в плечи, людям становилось не по себе, и они невольно начинали заискивать перед ним.
— Принесите плаху!
Не успел хунтайши отдать приказ, как он уже был выполнен. Появилась плаха.
— Развяжите псу его подлые лапы!
Трещал перерезаемый аркан. Его обрывки, извиваясь как змеи, падали на пол. Лубсана подтащили к плахе.
— Отрубите ему правую руку. Ведь он хотел урвать мою долю!
Сверкнул меч. Отскочившая рука упала на ступеньку трона.
— Отнесите собаке! А мясо той собаки пусть отведает этот пес! Ступайте.
После этого во дворце воцарилась тишина. Очирту Цецен, решив, что хунтайши несколько остыл, дал знак. Нукеры тут же привели десять мужчин и трех женщин в кандалах. Среди них были сыновья Лубсана — двадцати, пятнадцати и десяти лет. В отличие от других узников, они не склонили головы, не опустились на колени, смотрели смело и независимо. Сенге, взглянув на них, криво усмехнулся, подумав, что волчье нутро заметно уже в волчонке, и повернулся к остальным:
— Эй вы, воровское отродье! Трусливые шавки! Что вы скисли? Или язык проглотили? Не задать ли вам жару, чтобы горели задницы?
Узники боялись молвить слово, они пали ниц, целуя узорные туфли хунтайши.
«А-а, трясетесь за свою шкуру! Об этом надо было думать раньше. Но так и быть, я не пролью вашей крови». Хитрый хунтайши замолчал, подумал о том, что казнить просто, куда труднее — привлечь на свою сторону бывших врагов. Мало ли их в степи широкой? «Жестокость еще не геройство. Надо заманить в ловушку этих бунтарей, пусть повинятся, и вражда затихнет. Нельзя всегда карать, надо и уметь прощать. Чрезмерная жестокость может стать притчей во языцех. Как известно, пожар тушат водой. Они ведь не простолюдины, за ними стоит влиятельная знать. Пусть им запомнится моя доброта», — подумал Сенге.
— Встаньте с колен! Очирту, угости их как подобает. Не будем поминать старое. Выдели им скот, землю с источником. С этого дня они будут моими стремянными. А этих троих — в темницу, — он показал на сыновей Лубсана.
Мужчин увели. Хунтайши повернулся к трем женщинам — они за все время не проронили ни слова.
