Затянувшаяся вражда столкнула противников у древней высохшей реки.
На холме, что был на правом берегу, отдельно от других стояли Сенге, Очирту, а на рослом кауром коне сидел единственный сын Очирту юноша Галдама. Выпрямившись в стременах и чуть откинувшись назад, он обратился к хунтайши:
— Аха, в первом поединке хочу выступить я.
Сенге с гордостью смотрел на молодого батыра, уже прославившегося в боевых схватках.
— Будь по-твоему.
Тут с противоположного берега раздался клич:
— На поединок!
Все смолкли, повисла тяжелая тишина. Даже ярость остывает перед лицом смерти. Как не сокрушаться о пролитой крови, когда истребляют друг друга родственники, и все ради места на троне. Не об этом ли думали готовые к противоборству стороны, с нетерпением ожидая выхода своего батыра. Все затаили дыхание.
— Я пошел. — Сказав это, Галдама спрыгнул с коня. Он не взял с собой щит, вытащил из переметной сумы что-то и стал спускаться с крутого берега.
— Возьми щит, сынок!
Голос Очирту Цецен-хана был печален. В нем слышалось последнее благословение, когда хочешь помочь родному человеку и не можешь этого сделать. Очирту опасался за жизнь единственного сына, которого, можно сказать, вымолил у бога. Он незаметно вытер глаза.
Но Галдама даже не обернулся. Стремительный, быстрый в движениях, он спустился с обрыва на высохшее, заросшее колючками дно реки.
Навстречу Галдаме направился юноша, его ровесник. Он тоже шел пешком и без оружия и тоже держал в руке узелок.
Это был Цецен, сын Аблая-тайши. Оба джигита остановились, когда между ними оставалось четыре шага. Потом бросились друг к другу с распростертыми объятиями. Собравшиеся на обоих берегах остолбенели. Никто не ожидал такого исхода. Люди ошеломленно смотрели на своих предводителей.
Двоюродные братья уселись на землю друг против друга и развязали свои узелки. Галдама достал шахматную доску, а Цецен — фигуры, и они приступили к игре.
Очирту Цецен тыльной стороной ладони отер глаза. Теперь он не скрывал своих слез, с отцовской нежностью смотрел на юношей.
Аблай-тайши тоже почувствовал облегчение, по телу разлилось блаженное тепло.
Так юноши нашли выход из критического положения и вынудили враждующие стороны помириться без боя.
Сенге торжествовал. Старшие братья повинились перед ним и возместили нанесенный ущерб. На короткий срок установился мир. Араты-скотоводы вернулись к своим семьям, к своим очагам.
— Презренный внук Алтын-хана! — крикнул Сенге-хунтайши. — Если бы взяла твоя, мне бы не сносить головы. У тебя нутро гиены, а повадки шакальи. Все твои предки отличались спесью. Но и мои прадеды, Лубсан, не были рабами, и их вел славный Чингисхан. Но это не значит, что мы склонимся перед вами. Пробил наш час, теперь характер будем показывать мы — люди, раньше подневольные. Мы всегда были в тени, работали на вас, встречая ваши презрительные взгляды. Мы молчали как рабы, боялись голос подать. Вы затыкали нам рты. Но теперь вы ответите за все. Не скажете добром — вытрясем под пыткой. — Сенге-хунтайши каждое слово произносил отчетливо и резко, словно вбивал гвоздь. Он наклонился с высокого трона и буравил злыми глазами связанного по рукам и ногам Лубсана-тайши. Визгливый голос Сенге звенел как разбитое стекло. — Твой дед Шалай-Убаши запугивал и притеснял нас. Не было дня, чтобы он не измывался над нами. Сегодня ты заплатишь за все! — Сенге вскочил с трона и толстой плетью огрел несколько раз Лубсана по голове. — Это за унижения твоего деда! Это я тебе всыпал за оскорбления твоего отца! А это получай за свои собачьи укусы!
