— Маржан, я не ожидал, что ты придешь.
— Я с трудом вырвалась, — ответила девушка мелодичным голоском, похожим на пенье свирели. Она, как ему показалось, в испуге подняла руку.
— Не подходи́те.
— Ты меня боишься, Маржан?
— Я бы не пришла, если бы боялась, — улыбнулась она.
— Присядем. — Юноша подошел к большому валуну. — Иди сюда, Маржан.
Маржан подошла и села, укрыв колени широким подолом.
Так они и сидели, молча, рядом, робость мешала им говорить.
— Спой, Маржантай, — наконец попросил юноша.
— Могут услышать.
— Кто услышит? Здесь никого нет, кроме нас. Я так люблю казахские песни!
Как только Маржан открыла свои пунцовые губы, юноша застыл, завороженный. Он не мог скрыть своего восхищения. Так и тянуло его поцеловать белое личико девушки, излучавшее сияние весны.
Красивая звучная мелодия понеслась над родником. Вереница причудливых картин поплыла перед мысленным взором юноши. Он забыл обо всем на свете.
Казалось, и степь упоенно слушает песню Маржан, перестала шелестеть трава, затих ветерок. Девушка кончила петь, и с ее ресниц скатилась слезинка. Одинокая слеза отозвалась болью в сердце юноши, он жалел уже, что попросил Маржан спеть. Ведь она — пленница. Разве может быть радостна песня той, которая потеряла отца и родину? Они выросли вместе, но у каждого из них было много личного, затаенного. Ему хотелось утешить Маржан, прижать ее голову к своей груди, хотелось осушить ее слезы огнем своего сердца. Но под силу ли ему это? Бывает безутешное горе. Юноша сам не знал, что остановило его — стеснительность или боязнь испугать Маржан.
В это время, задевая камни, по тропинке спустился двоюродный брат юноши. Ни с того, ни с сего он огрел девушку плетью и, даже не глядя на убегавшую Маржан, схватил его за плечо:
— А ну подымайся! Пойдем!
Больше он ничего не сказал.
Юноша пошел впереди ехавшего брата и, дойдя до аула, хотел повернуть к себе, но всадник велел ему идти к людям, собравшимся на холме.
Юноша подошел к толпе. Все там были старше его. Он растерялся.
Байбагис-хан, второй предводитель ойротов, подозвал его к себе. Он поцеловал юношу в лоб, затем обратился к посланнику Далай-ламы — Цаган-номуну. Юноша однажды уже видел его.
— Этого мальчика прими как моего сына.
Ничего не понимая, юноша пугливо озирался по сторонам, пока не заметил своего отца Бабахан-нойона. От века бедняк, тот не любил кому-либо мозолить глаза. А сегодня он преобразился. Выпятив грудь, Бабахан-нойон стоял как равный среди тайшей. Увидев сына, он радостно встрепенулся.
