Он не в силах уберечь
Ни очаг, ни дом родимый,
Свято в памяти хранимый.
О великий, мудрый хан!
Нам чужих не нужно стран,
Нам своих хватает ран,
Нам довольно Каратау,
Наших солнечных джайляу.
Хватит истреблять врага,
Жизнь покоем дорога.
Вот и сын твой отнят ныне.
Пусть же сталь клинков остынет…
Домбра спела о сокровенном. Смелым иноходцем унесла душу в заоблачные дали, заставила ее кипеть бурей чувств. Есим-хан ощутил дрожь в ослабевшем теле. Неужто смысл жизни в одних бранных походах, когда и поспать некогда, не то что улыбнуться красоте жизни? Песня Ашимтая перевернула его. Вот ведь искуситель этот кюйчи, какие чары у его домбры! Молодой султан уцелел в стольких боях, шел по колено в крови, а теперь его захватил в плен какой-то сброд! Может ли он, отец, бездействовать, предаваясь своей скорби? Как сказано в песне:
Смерть приносит бранный меч,
Он не в силах уберечь
Ни очаг, ни дом родимый…
Грудной голос домбры стад леденящим, пронизывающим, как зимний ветер.
Отчего так ноет все тело? Где же та яростная сила, что в былые времена мгновенно подымала его на защиту оскорбленной чести? Неужто иссяк запал? Неужели так заворожил кюйчи?
А домбра все рассказывала печальную историю о том, как Джангир-султана пленили ойроты. Грустные переборы баюкали душу, но и звали ее отрешиться от сиюминутного, воспарить над землей.
Хватит истреблять врага,
Жизнь покоем дорога.
Мелодия снова стала нарастать. По белой бороде хана катились слезы. Слезы скорби, слезы мужества.
* * *
Воображение позволяет свободно скользить во времени, легко может перенести оно в иные края и веси.
Далеко на юг простерлись зубчатые Саурские хребты, похожие на крепостные стены. На севере виднеется силуэт Алтая. Здесь, между горными отрогами, и простирается пойма черного Иртыша. Везде темнеют, похожие на спящих верблюдов, песчаные холмы, поросшие тамариском, тополем да березой. Плешины барханов обрамлены карликовым кустарником. На северо-западе Саура высится пик Манрак, на западе — горы Тарбагатая. С самой высокой вершины Саура — Музтау сбегает множество родников. Вдоль синего родника идет юноша. Он что-то тихо напевает, его песнь сливается с журчанием родника. В груди юноши звенит множество голосов, он молод и счастлив. Ему только, что исполнилось семнадцать. Никогда еще не было такого прекрасного лета, как в этом году. Радость переполняет его. Только бы не иссякло это половодье жизни.
С мягким стуком упал перед ним камешек. Юноша обернулся и увидел девушку. Она засмеялась, и на ее бледных щеках вспыхнул румянец. Упругая коса ниспадала ей на грудь. То сплетая, то расплетая косу, девушка подходила все ближе. Ее тоненькая, как лозинка, талия, обтянутая безрукавкой, казалось, вот-вот сломается. А когда она лукаво улыбалась пухлыми, похожими на сердечко губами, глаза ее лучились добрым светом. Подол белого батистового платья, украшенный оборками, слегка колыхался при ходьбе. Она была похожа на только что раскрывшийся цветок. Вдруг девушка остановилась, словно испугавшись, что юноша направляется прямо к ней. Остановился и он.
