* * *
Домбра стонала. Рассыпая дробь звуков, теперь превратилась в широкую напевную мелодию. Поникшие головы собравшихся выражали скорбь. Мягкие протяжные звуки кюя росли и крепли. Словно прикоснувшись к заповедной тайне, они напоминали стенание безутешной матери. Люди слушали будто в забытьи, растерянность отступила, ее сменило глубокое волнение, внутреннее напряжение. А им так хотелось расслабиться, заглушить боль страшной потери.
Под белокаменными сводами дворца, если не считать жужжащей мухи, царило полное безмолвие. Никто не смел пошевелиться. Все смотрели на Ашимтая, который рассказывал в песне, как захватили в плен Джангир-султана.
Домбра словно говорила человеческим голосом, мудрым и печальным голосом сказителя. Но скорбь еще не означает покорности — как грозный ураган, нарастал этот голос, беря за живое.
«О великий Джучи-хан, погиб твой сын, погиб твой сын! Веришь ли ты мне? Лучше б ты не верил мне…»
Так поется в кюе «Хромой кулан».
Так плакал несчастный певец, поведавший хану об одиноком охотнике, чье тело осталось в бескрайней степи. Льющаяся из сокровенной глубины, разрывающая сердце мелодия говорила о бренности мира, о краткости человеческой жизни. Не каждому дано родиться, но, родившись, умереть ты должен достойно. Слезы твои текут не из глаз, огромная тяжесть, подобная махине Каратау, навалилась тебе на грудь, исторгнув этот плач из глубин сердца. Можно ли противиться судьбе: всякий, кто пришел сюда, рано или поздно покинет бренный мир…
Домбра запела громче. «Не кичись своею саблей, сабли есть и у врагов. Гнев твой плещется рекою, а у них — клокочет морем. Раз доверился ты силе, лишь слепой разящей силе, ты прольешь немало крови и себя в крови потопишь…»
Домбра словно немного успокоилась, пальцы Ашимтая побежали по струнам, как тихий прохладный ветерок. Так дождь, орошающий землю, рассеивает облака.
«О великий Джучи-хан! Виноват хромой кулан. Ты поверь мне, Джучи-хан!»
Так рыдает кюй «Хромой кулан». Старая мелодия пронзила сердце Есим-хана, отца молодого султана. Он беззвучно заплакал, не стесняясь присутствующих.
Ашимтай заиграл новый, свой кюй. Он не уступал «Хромому кулану». Боль невосполнимой утраты, горечь и скорбь звучали в нем.
Где еще, в каких пределах,
Скакунов гнедых и белых
Будут гнать твои батыры
В этом мире, скорбном, сиром?
Не стрела мне грудь пронзила —
Сердце болью засквозило.
С острием ее алмазным
Мой позор навеки связан.
Смерть приносит бранный меч,
