Вскоре впереди залаяли собаки, засветились огоньки. Двое усталых путников заночевали в небольшом ауле.
* * *
Ержол ехал под покровом звездной ночи. Покой не приходил в его обиженную душу. Утомляла рысь куцего гнедого, все нутро выматывала.
Даже в страшные ночи кровопролитных схваток, когда, получив удар дубиной по наколеннику, он падал с коня как подрубленный, Ержол не так был подавлен, как сейчас. Одна видимость от него осталась. Верно, обошла его удача. Никогда он ничем не заправлял, но и насилия ни от кого не терпел. Распри и ссоры вообще его не страшили. У него на этот счет было свое мнение. Ночью он рыскал по чужим пастбищам, угонял скот; бывало, и людей прихватывал. Недаром его прозвали Кровавый Волкодав. И невесту он себе присмотрел. Никого не известив, мысленно ее себе присвоил, собрался послать сватов и заплатить калым. Матерый насильник, он сам стал жертвой чужого произвола. Ержол случайно увидел эту девушку с Джангиром и пришел в бешенство. Но разве лев по зубам волку? Он не имел влиятельной поддержки, не мог тягаться с сыном Есим-хана и озлобился еще больше. Нет скверней болячки, чем уязвленное самолюбие. Сегодня Ержол не выдержал и высказал султану накипевшую обиду.
Время перевалило за полночь. В степи не было слышно ни звука. Терпко пахло молодой полынью. Ержол ехал неизвестно куда и зачем.
Неожиданно тучи закрыли звезды. Поднялся резкий ветер, еще мгновение — и ураган разъяренным зверем помчался по степи.
Ержол явственно ощутил, как он одинок на свете. Не испытанный доселе страх сковал его. Крепко завязав малахай, он поехал быстрой рысью. Сверлившая его тревога, душевная буря как бы слились с бурей на земле.
Он подумал, как бесцельна была его жизнь. Эта бестолковая жизнь сломала его. Куда теперь ему идти? На какой путь ступить? Чем заполнить свои дни? Ержол почувствовал, что впереди зияет бездна.
Послышались раскаты грома. Хлынул ливень. Малахай намок. Ержолу стало холодно. Как высохший тростник поздней осенью, стонало его сердце.
Скатившись с коня, Ержол упал в мокрую траву. Кажется, он плакал впервые в жизни. Съежившись в комок, плакал навзрыд. Слезы, смешанные с дождем, бежали по его лицу.
Он бился в судорогах.
Вдруг — словно гора на него обрушилась — он ощутил невероятную тяжесть. Тугая петля волосяного аркана душила его все сильнее, отнимая последний глоток воздуха…
* * *
— Я не дорожу жизнью, которую вы считаете роскошью для меня. Берите ее. Но прежде я выдам вам одного человека, потому что желаю ему смерти. Это говорит вам Ержол, который перемахивал через горы, перепрыгивал через пропасти. И не бросал слов на ветер. Если вы считаете меня джигитом, следуйте за мной, если — нет, прикончите меня и уходите. Вам же лучше, если одним казахом станет меньше. Я иду на это злое дело, потому что не могу справиться с отчаянием, терзающим меня. Молодой султан — достойный человек, и я был бы ему надежным щитом, если бы не ярость мести. Мне трудно было решиться, но я решился. Коли он унизил собственного воина, то может накликать позор на всю страну. Так я утешаю свою совесть. Это не предательство, а предосторожность. Пусть он падет жертвой. Сейчас я проведу вас к Джангир-султану, — угрюмо сказал Ержол схватившим его ойротам. Он решился на этот неслыханный поступок в порыве гневного отчаянья.
