Обращаясь только к этой маленькой черноглазой девочке и ощущая в сердце внезапно вспыхнувшее отцовское чувство, Казыбек вдохновенно начал произносить слова благословения, которые неожиданно для него вылились в стихи:
Пусть зажжется свет свободы
Над твоей судьбою, дочка,
Чтобы стало полноводным
Озеро пустое, дочка.
Чтоб хоть тонкая тростинка
При пожаре уцелела,
Чтоб дитя — твоя кровинка,
Словно тополь, зеленело.
Чтоб в сожженной нашей степи
Зацвели тюльпаны снова,
Чтобы тихий детский лепет
Вырос в пламенное слово.
Чтоб твой гордый сын, красивый
Жил без горя и без страха,
Чтоб в семье твоей счастливой
Возродился дух казахов.
Сказав это, Казыбек провел ладонями по лицу и дернул на себя повод коня.
Маленькая Аршагуль все смотрела на бия сияющими смородиновыми глазами; она не поняла слов этого взрослого умного человека, но они запали в ее детское сердце. Бережно приняла она из рук одного из джигитов деревянную чашку — тостаган…
…К полудню путники достигли каменных стен Туркестана. Над четырьмя воротами возвышались четыре караульных башни. Они долго ехали по узким улицам вдоль глинобитных стен. Низкие дома под черепицей, серый камень, серое небо. Редко попадались прохожие, только ребятишки на дувалах. Лишь подле базара толпилось множество людей.
— Улицы — как ручейки вылились в большое озеро, — сказал Тынышбай, поравнявшись с Куатом.
— Неужели твое бесстрашное сердце испугалось городского шума? — пошутил тот.
— Мы степняки, что у нас общего с городскими?
— Ты можешь здесь купить себе невесту.
— Разве купленная жена украсит мою юрту?
— Тогда завоюй любовь какой-нибудь девушки.
— Девушка, достойная моей любви, не может продаваться на рынке невест.
Вскоре их обступила пестрая толпа, от разноцветных одежд рябило в глазах. Эти люди собрались сюда со всех концов света. Одни были смуглы и чернявы, другие — светловолосы. Торговцы из Хорезма и Бухары, продавцы шелка из Китая, ювелиры из Самарканда, русские купцы, работорговцы и ковровщики Хорасана, казахские скотоводы и ремесленники — всех можно было встретить тут. Попадались даже аравийские бедуины. Немало было татарских и башкирских кустарей. Стоял гомон разноязычных голосов, каждый до небес расхваливал свой товар, стараясь сбыть его.
На широких прилавках сверкали горы шелка, драгоценные каменья, золотые изделия, серебряные сервизы. Дурманил запах фруктов, дразнил аромат дымящегося плова, поджаренного кебаба.
На другой стороне базара можно было увидеть чуть ли не отары овец, племенных коней, десятки верблюдов. Их тоже привезли на продажу.
