«А ведь Есет прав. Сильные всегда притесняют слабых, даром что родственники. У сильного только одно на уме — побольше урвать. Те же жагалбайлы — единокровные братья. Вот именно — только урвать, и никому нет дела до единства народа, а сплоченность — это благо», — думали люди, молча одобряя речь Есета. Все привыкли к самоуправству знатных, но сейчас, в дни тяжких испытаний, их произвол открылся со зловещей стороны. Многие уяснили себе это, сочувствуя Есету. Но и они пригнули головы, ожидая, что скажет хан. Тауке в задумчивости глядел сквозь щелки полузакрытых глаз. Заметив промедленье хана, Айтеке-бий из рода алшин нетерпеливо крякнул.
Жомарт покосился на смуглого человека в глухом кафтане из атласа. Как можно не согласиться со справедливыми и мудрыми словами?
Видя, что Айтеке хочет ответить, хан кивнул. Он любил выслушивать спорящих, приберегая свое решенье напоследок.
Айтеке сел на пятки, подобрав ноги, опухшими злобными глазами сверля Есета. Он рванулся с места как скакун.
— Выходит, один напал, другой страдает. Вот как получается! А что вы сами виноваты, об этом ты умолчал? Не прикрывайся вашей малочисленностью, признайся в своей слабости — что ты не смог нас одолеть. Да сколько живут казахи, столько же длятся тяжбы о землях и о вдовах. Скотина не пасется без присмотра: верблюд бредет по ветру и кони разбегаются. Аулы наши рядом. Не только скот, но даже люди живут и здесь и там. А раз не уберег свой скот, не уследил за бабой, зачем цепляешься за полы моего кафтана? Алшин тебе не раб и не слуга, чтобы пригнать обратно скот или, связав, вернуть невесту. Раз ты хозяин, приглядывай за скотом, распознавай его по масти, чтоб он не приблудился. Позор — везти к шанраку трех славных жузов такие дрязги, их разбирают дома, у своего костра. — Отстаивая неправое, Айтеке оголтело напирал на Есета.
Жомарт посмотрел на багровое щетинистое лицо бия и почувствовал отвращение. Он не вслушивался в слова Айтеке, слышал лишь жужжание его голоса.
Хан поднял руку. Трудно было уловить — в знак примиренья двух спорящих он это сделал или пригрозил зарвавшемуся бию. Но Айтеке, не отрывавший злого взгляда от Есета, заметил этот жест и тут же замолчал.
Не изменив прямой осанки, хан заговорил степенно:
— Твой гнев опережает разум, Айтеке. И, если не уступишь, не обуздаешь злость, раздоры ваши только углубятся. А вы — родичи, не так ли? Один пришел ко мне с обидой, другой кичится силой. Твоих людей гораздо больше, ты пользуешься этим, чтоб замести следы, и хвалишься своей же хитростью. Не так ли, справедливый бий? Для правдолюбца все равны. А ты юлишь, хитришь, но свару прекратить не хочешь. Тебе бы потушить огонь, так нет — ты раздуваешь пламя. Ты что, забыл о наших недругах, зажавших нас в кольцо? Запомни, разрушать легко, а как потом объединить народ? Ты против явной истины идешь. — Хан гневно посмотрел на бия. Затем окинул взглядом всех, и взгляд его отметил бия Казыбека-Златоуста, сидевшего поодаль. Казыбек из рода аргын был плотен, круглолиц, высокий лоб переходил в горбатый нос, борода едва лишь начала седеть.
