Хотя по природе я натура противоречивая и конфликтная, многим недоволен, но то, что происходило вечерами, мне определенно нравилось. Перед коттеджем, где все комнаты и даже кровати были одинаковыми, находился выложенный камнем дворик с большим очагом посередине. Летом он, очевидно, использовался для приготовления пищи, зимой же в нем разводили костер. Камни, даже очень холодные, покрытые кристалликами льда, больно впивающимися между подушечками пальцев, меня не особо беспокоили, а костер я любил.
Огонь! Трескучий и жаркий, он пылал вечерами после ужина. Вокруг него, кутаясь в куртки и шубы, собирались все гости. У одного из них, в перчатках с обрезанными пальцами, появлялась в руках гитара, он долго играл, а остальные — пели.
Погода стояла минусовая, и я устраивался возле огня. Мы смотрели на звезды! На мириады звезд, сияющих на небе, потому что ночи были темнющими до ужаса. Издалека до нас доносился перестук покрытых снегом веток на ветру. Лаяли койоты, братья мои, приглашая друг друга по-охотиться. Когда же мороз пересиливал жар очага, мы расходились по своим комнатам. Наши меха и куртки пахли дымом, сосновой смолой, горячими женскими грудями и похотью.
Именно в один из таких прекрасных вечеров, во время посиделок у огня, я заметил, что у Дэнни появилась поклонница. Молодая девушка, чья-то сестра, с которой Дэнни познакомился много лет назад то ли на День благодарения, то ли на Пасху, потому что, встретившись здесь, в коттедже, он удивился, как она сильно выросла. Подросток, но с очень развитыми формами — груди уже созрели для молока, а бедра — для деторождения, она вполне была готова стать женщиной, как физически, так и морально. Однако вела себя еще как ребенок — постоянно просила разрешения что-то сделать или взять.
Звали девушку-еще-не-женщину Анникой, и она проявляла исключительные ловкость и хитрость — знала, как сесть, чтобы оказаться рядом с Дэнни, и как двигаться, чтобы вроде как случайно коснуться его. У костра всегда сидела рядом с ним, за обедом — напротив него, в машине — на заднем сиденье, там же, где обычно устраивался он. Его шуткам она смеялась громче всех. Когда Дэнни снимал мокрую бейсболку, она любовалась его волосами. Она обожала Зою. Она выражала сочувствие Еве. Дэнни не понимал значения ее поступков. По крайней мере, действовал он так, словно ничего не понимал.
Узнали бы мы об Ахиллесе, не окажись у него уязвимой пяты? Кто такой Самсон без Далилы? А Эдип без косолапости? Немой по замыслу, я имел возможность изучать искусство риторики, не замутненной корыстью и эго, потому и знаю ответы на все эти вопросы.
