меняться, испытывая живое желание жить по хорошим законам,
в мире, обрабатывая землю, спокойно растя детей и чтя богов.
Праздники, пиры шли по всей Италии. По ней путешествовали
без опаски, пользовались гостеприимством и проявляли дружбу.
Мудрость Нумы, как источник, проливала на всех людей добро-
детель и справедливость, сообщала им безмятежность... за все
царствование Нумы страх ли перед богами, которые, казалось,
ему покровительствовали, или уважение, внушаемое его добро-
детелью, или, может быть, какая-то сверхъестественная удача
охраняли чистую жизнь от всех видов зла...» Это напоминает
царство дхармараджи Юдхиштхиры и стоящего за ним Митру*
поддерживаемого Арьяманом29.
с) Ромул, конечно, религиозен. Он не предвосхищает третье-
го царя, Туллия, для которого боги не будут значить ничего.
Плутарх определенно говорит, что он был φιλοΟύτης «ревност-
ный жертвователь» (Н., 7,2), διαφερόντως θεοσεβής «в высшей
степени благочестивый» (22,1). Однако его благочестие — это
благочестие человека, погруженного в деятельность, и оно за-
ключается, если судить по его поведению, в гордом уповании
на своего покровителя Юпитера.
Вся жизнь Нумы проникнута не только благочестием, но и
религиозностью. Он — образец ритуальной точности, как индий-
ский Ману, царь-предок, «обладавший sraddha, религиозной ве-
рой в божество», sraddha-deva30\ свидетельство тому — случай,
приводимый Плутархом (Н., 15,12): «Говорят, что он в такой
степени полагался на божественное, что однажды, когда ему
объявили о приближении врагов, улыбнулся и ответил: „А я
приношу жертву, έγώ δέ $ύω
4. Натуры
Варуна и Митра в равной степени боги; они различаются в
соответствии с относящимися к ним элементами или механиз-
мами чувственного мира (дальше от человека, ближе к челове-
ку и т. д.), которыми они обладают или с которыми имеют диф-
ференцированные отношения. И Ромул и Нума — люди и ха-
рактеризуются другим: они противопоставлены друг другу как
менее человеческий, даже сверхчеловеческий, и более челове-
ческий.
Ромул, по сути дела, принадлежит в большей части другому
миру. Он сын некоего бога, следуя одному из теологических
вариантов — Квирина, богом он становится сам после смерти,
получая не только погребальный культ, но и обожествление.
Именно уверенность в этом происхождении — основа его веры
и в себя самого, и в царя богов. Внешний облик—красота,
благородство, сила — с самого начала обнаруживает двойствен-
ность его натуры (Плутарх, Ром., 6,3), которая полностью про-
