– А-а-а.
Она принялась пересказывать слова Баби насчет неравного брака оружия и самолюбий, как вдруг от их дома донесся шум какой-то возни, вскоре сменившийся руганью и криками.
Лейла сорвалась с места. Тарик похромал за ней.
Понося друг друга последними словами, по земле катались двое мужчин. Рядом с ними валялся нож. В одном из дерущихся Лейла опознала человека, который недавно с жаром рассуждал о политике. Вторым был тот, кто заправлял шампурами. Их пытались разнять. Баби стоял в стороне – у стены, рядом с плачущим отцом Тарика.
Оказалось, любитель политики, пуштун по национальности, обозвал Ахмада Шах-Масуда «предателем» – тот в восьмидесятых «заключил сделку с Советами». Повар (таджик) потребовал взять эти слова обратно. Пуштун отказался. Тогда таджик заявил, что Масуд Масудом, а вот сестра пуштуна точно давала советским солдатам. Завязалась драка. Кто-то (до сих пор неясно кто) обнажил нож.
Тарик – к ужасу Лейлы – вдруг оказался в самой гуще. Один миротворец тем временем успел сцепиться с другим миротворцем. На свет божий явился второй нож.
Лейла долго потом вспоминала, в какое побоище превратился званый ужин и как Тарик – с растрепанными волосами, с отстегнутым протезом – пытался выползти из-под груды дерущихся.
Удивительно, как быстро все запуталось. Сформированный до срока Руководящий совет избрал президентом Раббани. Прочие группировки завопили о кумовстве. Масуд призвал к спокойствию и терпению.
Хекматьяр – чья кандидатура даже не рассматривалась – пришел в ярость. Хазарейцы, припомнив долгие годы презрения и унижений, преисполнились возмущения.
Посыпались оскорбления. Прозвучали обвинения. Переговоры сорвались, и двери захлопнулись. Город напряженно затаил дыхание. В горах «калашниковы» были приведены в полную боеготовность.
Когда не стало общего врага, вооруженные до зубов моджахеды увидели врагов в бывших союзниках.
И день расплаты для Кабула настал. Когда ракеты дождем посыпались на столицу, люди бросились искать укрытия – и мама вместе с ними.
Она опять надела черное, удалилась в свою спальню, задернула занавески и с головой укрылась одеялом.
– Этот свист, – сказала Лейла, – этот проклятый свист. Ненавижу его больше всего на свете.
Тарик сочувственно кивнул.
Со временем Лейла поняла, что дело не в самом свистящем звуке, а в нескольких секундах, что проходят между пуском ракеты и ее падением, в промежутке, заполненном напряженным ожиданием. Неуверенностью. Неопределенностью. Каким окажется приговор – милостивым или жестоким?
