Лариса Тиграновна была искусствовед, в доме на стенах висело много картин, и я бродил по нему как по художественной галерее.
— Писательских портретов маловато, — вышел из соседней комнаты Эрик.
— Писатели редко бывают фотогеничны, — хмыкнул я.
— Особенно хорошие, — согласился Сафонов. — Я, между прочим, в общежитии Литинститута в одной комнате с Рубцовым жил. Вот он портреты любил.
— Какие портреты?
— Классиков. Однажды снял со стен в красном уголке портреты Пушкина, Толстого, Достоевского, Чехова, принес в комнату, расставил на стульях, водрузил на стол бутылку водки и стал чокаться с каждым портретом по очереди. "С товарищами выпиваю", — объяснил он коменданту.
— Выгнали?
— Его несколько раз выгоняли. Чем лучше поэт, тем хуже он себя ведет.
Это я знал. Но знал и то, что для попадания в классики одного выпивания с ними мало.
— Рубцов в классики вряд ли попадет, — угадал ход моих мыслей Эрик.
— Лицом не вышел?
— Скорее своей сермяжностью. Как он сам написал, сейчас на нас напали "иных времен татары и монголы".
— Неужели все так плохо?
— Еще хуже.
Сафонов махнул рукой и ушел к гостям.
Я остался размышлять перед картинами.
Кроме Сафонова, квартиры в деревянном доме получили критик Евгений Осетров, поэт Валентин Сорокин, прозаик Арсений Ларионов и драматург Юлиус Эдлис. Причем последнему досталась одна комната вместо двух, и скоро он из своего чулана, как называли некоторые его квартиру, уехал.
После смерти жены свое жилье в Москве Эрик оставил дочке и переселился во Внуково. Утром он уезжал на служебной машине в газету, поздно вечером возвращался.
— Как ваши домочадцы? — спросил я, встретившись с ним в субботу в буфете.
— А что? — покосился на меня Эрик.
— Как они без вас?
— Нормально, — пожал Сафонов крутыми плечами. — Кот сам по себе живет. Мери следит за порядком в доме. А попугай на ней ездит.
Действительно, я не раз видел, как попугайчик, вцепившись коготками в шерсть собаки, сидел на загривке и долбил по нему, если Мери бежала не в ту сторону.
— Все как в жизни, — сказал я, наблюдая за неразлучной парочкой. — Интеллигенты никого ни в грош не ставят.
— У нас Том интеллигент, — возразил Эрик. — И даже не интеллигент — английский аристократ.
— Ладно, — согласился я, — аристократы тоже никого в упор не видят. Народ работает, а прихвостни ездят на чужом горбу.
Мери громко залаяла. От старости она почти облысела, и когти попугая, вероятно, причиняли ей боль.
Любимцем Эрика, конечно, был кот Том. Но это и немудрено, он был большой, важный, настоящий черно-белый английский лорд.
