У меня тяжело заболели сначала мать, затем отец. Я стал чаще бывать в Речице, привозил дефицитные лекарства и продукты, просто сидел у постели родителей.
В конце семидесятых о Речице я делал передачу на республиканском телевидении, знал местное начальство и по старой памяти решил зайти к первому секретарю райкома партии. Помощница секретаря почтительно раскрыла мой писательский билет с профилем Ленина на обложке, записала данные в книгу посетителей и открыла дверь в кабинет:
— Проходите.
Хозяин кабинета принял меня радушно, а когда узнал, что я ничего просить не собираюсь, и вовсе растаял.
— Вы из самой Москвы? И что говорят там? — он показал глазами на потолок.
— Но вы ведь смотрите телевизор.
— Лучше бы я его не смотрел... — секретарь тяжело вздохнул. — Полный вакуум. Что хочешь, то и делай. А люди ведь это чувствуют и тоже не хотят работать. Может, в Москве не так?
— Рыба гниет с головы. Надо что-то менять, но никто не знает, что именно.
— Стариков надо менять!..
Он осекся. Я с ним был полностью согласен. Черненко на посту генсека выглядел удручающе. У страны с таким руководителем не было никаких перспектив.
— Горбачев вроде готов к переменам, — сказал я.
— Он-то готов, а мы? — секретарь побарабанил по столу пальцами. — Неужели там не понимают, что земля уходит из-под ног?
Подобных откровений в кабинетах секретарей до сих пор мне слышать не приходилось.
— Хуже всего, — посмотрел я на секретаря, — что в магазинах пусто. — Куда все девалось?
— Если б я знал...
"Не может быть, — подумал я, — чтобы кремлевские старцы не знали, что творится в их хозяйстве. А если знают, значит, у них есть план".
Мы с секретарем распрощались, и я ушел в сквер над Днепром. Это было мое любимое место в городе. С высокого берега открывался вид на луг над рекой. За ним сизая полоса леса. Справа трубы мебельной фабрики и метизного завода. И что бы ни произошло, все так же будет катить свои воды к далекому морю река. Будут покачиваться на стремнине лодки рыбаков-язятников. Будет уходить в темную часть сквера, держась за руки, парочка. Будут пронзительно кричать, гоняясь друг за дружкой, чибисы. Жизнь быстротечна, но и нескончаема...
Глядя на весь этот широкий простор, я убеждал себя, что все будет хорошо. Мир, конечно, когда-нибудь провалится в тартарары, но лично тебя это не коснется.
А перемены начались уже и во Внукове.
Буфет переехал из деревянного дома кастелянши в другой, поменьше. В нем уже не было столов с белоснежными скатертями. Мрачная Нина Степановна стояла за примитивным прилавком и покрикивала на писателей, бредущих к ней по гнилым половицам. Она хорошо понимала, что возврата к скатертям уже не будет.
