У каждого из завсегдатаев в бане был свой интерес. Николай Елисеевич Шундик приходил с травяным настоем в термосе. Зверобой, иван-чай, мяту и валериану он собирал на лугу у речки. Я туда ходил за малиной, и иногда мы встречались.
— Набрал? — косился на банку с малиной Елисеич.
— В этот раз желтой много, — показывал я.
Кусты малины густо росли на обрывистом берегу Ликовы. Часа за полтора здесь легко можно было набрать литровый бидончик. Но мне больше нравилась малина, росшая за очистной станцией. Вероятно, это была садовая малина, высаженная чуть ли не во времена Абрикосова. Крупные, янтарные ягоды таяли на языке, наполняя душистой сладостью рот.
— А я зверобой собираю, — говорил Елисеич. — Полезная трава.
Зверобоя на лугу было полно, впрочем, как и других трав, и собирать имело смысл что-нибудь редкостное. Вот хотя бы строчки, которые лезли из непросохшей земли в конце апреля, когда зацветала медуница. Но строчками почему-то никто из дачников не интересовался.
В бане Елисеич долго парился, потом с наслаждением пил отвар. Мы на его напиток не претендовали.
— А водочки? — брал в руки бутылку Михайлов.
От водки не отказывался один я, да и то лишь после парилки и душа. Сам Михайлов мог употреблять ее в любое время суток и в любом количестве. В баню он приходил в основном травить байки.
— Из Германии недавно вернулся, — сказал Михайлов, по-хозяйски устраиваясь за столом. В парилку он даже не заглянул. — Ты был в Германии?
— Нет, — сказал я.
— И не езди. До чего тупой народ!
— Кто? — удивился я.
— Немцы. Отправили меня из института в командировку, а командировочные, естественно, быстро кончились. Что делать?
— Что?
— Я им говорю: мне надо в Гамбург. Или в Ганновер, не помню.
— А сам где сидел?
— Во Франкфурте. В Гамбург мне надо, говорю я немцам, в библиотеку, рукописи изучать.
— Какие рукописи? — встрял Шундик.
— Эмигрантские, — строго посмотрел на него Михайлов.
— Понятно, — сказал Елисеич, хотя было видно, что он ничего не понимал.
— И что немцы? — спросил я.
— Пишите, говорят, заявление, получайте деньги и езжайте в свой Ганновер.
— Так все же Гамбург или Ганновер? — перебил я его.
— А какая разница?! — уставился на меня очками с толстыми линзами Михайлов. — Я беру марки, покупаю билет до ближайшей станции, выхожу из поезда и возвращаюсь назад. Сечешь?
— Нет.
— Марки, выданные на проезд, остаются у меня почти полностью! Иду в магазин, покупаю шнапс и неделю живу как белый человек.
— А обратный билет для отчета? У немцев орднунг превыше всего.
